Ледяное сердце Златовера
Шрифт:
— Какая прелесть! — хихикнула Салазани. — Еще никто, кажется, не додумался угрожать мне оружием! Меня клянет каждая живая душа, но, признаться, перед моим могуществом склоняется самая гордая голова.
— Я не хочу войны, — напомнил саламандр. — Поэтому я здесь, а не со своим войском. И поэтому я предпочитаю вести цивилизованные переговоры, а не швыряться угрозами. Но мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто мои угрозы — пустые. Саламандры — единственный народ, чье природное оружие чего-то стоит против вас.
Она встала и, шелестя шелком,
— Давай посмотрим на ситуацию с другой точки, Звенигор. Мне кажется, твои стремления благородны, но не вполне разумны. При всем моем желании найти позицию общих интересов, я не понимаю твоего стремления добровольно уйти в тень. На шаг отступить от трона. От трона, к которому я расчистила тебе дорогу. Если Златовер вернется, твоя личность вновь не будет ничего весить, я знаю ваши порядки. Я предлагаю тебе союз, от которого я получаю моральное удовлетворение, а ты — корону. Твои собственные руки чисты. Мне кажется, ты должен быть мне благодарен.
Он знал, что она не сводит глаз с его лица, ловя малейшую мелькнувшую на нем мысль, и что есть силы стиснул челюсти, чтобы не взорваться яростной руганью. Сейчас она взбесила его до дрожи. И он не собирался поддерживать это ее словно бы случайное «ты».
— Вы полагаете, что корона Златовера — предел моих стремлений?
Она снова села, но не на прежнее свое место, а на сам столик, боком, почти до невозможности сократив расстояние. Теперь, если бы он захотел увидеть ее глаза, пришлось бы смотреть на нее снизу вверх.
— А что, — тихо спросила она, — предел?
Он не ответил, упрямо глядя в перламутровую поверхность стола, отсвечивающую бордовым от сочного цвета шелка, струящегося по ее бедру.
— Принц Звенигор, — прошептала она с искоркой смеха, — ты не боишься проткнуть себе ногтями ладони?
И положила руку на его стиснутый кулак.
— Что-то во мне тебя раздражает?
Сказать по правде, его раздражала ее теплая кожа, ее мягкое, бархатистое тело, светящееся под ажурной золотой сеточкой корсажа, называемого одеждой только насмешки ради. Его бесило то, что, по-видимому, сам он не является для нее закрытой книгой. И еще — аромат духов. Он старался не дышать глубоко, чтобы не позволить этому сладкому яду затуманить и отравить мозг. Когда это она успела вынуть шпильки, позволив рассыпаться волосам?
— Похоже, — засмеялась Салазани, — наши переговоры зашли в тупик.
Она коснулась его подбородка, заставив Звенигора посмотреть на себя, и удерживала, пока он сердитым жестом не отвел ее руку прочь. Но его собственная взбунтовавшаяся рука на долю секунды дольше, чем это было необходимо, удерживала ее кисть.
— Ты предложил за жизнь Златовера территориальные уступки, — негромко заметила Снежная Королева. — Что, если к его короне я тоже добавлю кое-что от себя? Может, хватит этого достойного всяческих похвал героизма?
Огромным усилием воли Звенигор заставил себя подняться на ноги. И обнаружил, что ее тонкий упругий стан под смолистым шелком волос, кажется, в самый раз по его ладоням. Салазани соскользнула со стола в его объятия и оказалась даже ближе, чем он опасался вначале. Он чувствовал ее всю, жадно прильнувшую к нему. Чувствовал холодок лакированных ногтей на своей шее. Ее дыхание касалось его висков и шевелило волосы.
— О чем мы говорим? — засмеялась Салазани. — Надо ли нам вообще о чем-то говорить? И если надо, почему бы не сделать это завтра? Расслабься. Поцелуй меня. Имей мужество хотя бы себе самому признаться, что желаешь меня.
Соледад вопросительно поглядывала на меня. Собственно, она уже исчерпала все, что хотела для нас сделать, и ждала, пока я сочиню достойный предлог сорвать Салазани игру.
— Черт, — сказал я смущенно. — Если не ваша могущественная сестра, то уж Звенигор-то точно сломает мне челюсть, если я вопрусь не вовремя. И даже если сам он впоследствии признает мою правоту, не думаю, чтобы его благодарность облегчила мои страдания.
Голоса за дверью сменили интонации, стали тише. На лице Белой Дамы отразилась искренняя мука, она поглядела на меня так, будто сама была бы рада въехать мне в челюсть, и сделала несколько шагов прочь. Я схватился за голову, потер виски и взялся за ручку.
— Да, — послышался из-за двери отчетливый голос Звенигора, — я тебя желаю… злейшему врагу!
Раздался грохот и женский крик, и, кажется, там что-то еще разбилось, и не успел я подивиться крутизне их секса, как дверь распахнулась, и из будуара Салазани, чуть не сбив меня с ног, вылетел Звенигор в таком бешенстве, что я инстинктивно попытался укрыться за его спиной. Соледад ойкнула и исчезла. Мне показалось, что от уголка рта саламандра через всю челюсть и на шею протянулся кровавый рубец. Потом выяснилось, что это всего лишь помада. Уж не знаю, что предпочел бы сам Звенигор.
В следующие пять минут я очень много узнал о Салазани, о ее возможном происхождении и предположительном родстве с разного рода животными. Клянусь, в жизни не слыхал более чудовищной брани! Это была настоящая фольклорная сокровищница. Сначала ее богатство шокировало меня до немоты, потом я слегка оклемался, достал карандаш и блокнот, и дождавшись, пока меж сочными эпитетами появились более или менее приемлемые паузы, смиренно попросил его повторить все с самого начала, так как там я кое-что не успел записать.
Саламандр коротко хрюкнул и заткнулся. Все-таки, я знал его неплохо. К тому времени мы уже добрались до нашего временного пристанища, и я рискнул намекнуть ему на помаду. Звенигор сгреб в охапку свои старые походные шмотки и скрылся в ванной. Пока я ждал его, меня разбирал самый неуважительный смех. А ждать пришлось немало. Когда он, наконец, появился, то избегал моего взгляда. Кожа на щеке была растерта до красноты. И похоже, в этот раз крутому кипятку он благоразумно предпочел ледяную воду.