Ледяной ад
Шрифт:
Оллмер обратил внимание на показания фотоэлементов:
– Дверь отсека открыта, и внутри него горит довольно яркий свет. Лучше ее закрыть, ходя воздух при этом не будет попадать внутрь. Но такой источник света может быть виден с поверхности на десятки миль.
– Об этом я и не подумал, - Кен испытал мгновенное раскаяние за свою невнимательность. Секунду он размышлял, а затем принял решение: - Тогда закройте отсек. У нас есть датчик давления. Если оно упадет, мы узнаем, что там что-то происходит.
– Верно, - Оллмер движением кончика щупальца закрыл дверцу и молча стал ждать, когда Кен разберется
– Если мы достаточно близки к краю луча, давайте опустимся на поверхность, - наконец предложил исследователь.
– Я хочу выяснить, какой процент воздуха вступит в реакцию, а для любых измерений мне нужны максимально точные данные о внешних условиях.
Фет Оллмер кивнул.
– Мы находимся в паре миль от края луча, -сказал он.
– Если вы хотите, я могу опустить его прямо здесь. Дверь отсека держать закрытой или снова открыть?
– Закрытой. Пусть титан немного остынет, чтобы после приземления у нас было нормальное давление, а образец остался не израсходованным до конца. Затем я снова нагрею его и посмотрю, какая часть воздуха в отсеке при этом исчезнет.
Фет согласился. Из динамиков послышался слабый свист: зонд перешел в режим свободного падения с выключенными двигателями - как и остальные спускаемые аппараты, он оснащался внешними звукоуловителями, которые Оллмер не стал удалять. Четыре мили. Три. Две. Одна. Техник с обманчивой небрежностью остановил падение на высоте тысячи пятидесяти футов по альтиметру и очень осторожно повел аппарат вниз. При этом он махнул щупальцем, указывая на другой датчик. Кен почти сразу сообразил, в чем дело. Зонд уже находился ниже уровня, на котором был расположен радиомаяк Драя Ладжа.
– Скорее всего, маяк находится на горе, а мы теперь опускаемся в долину, - предположил Фет, не отрываясь от своей работы.
– Вполне разумно. Мы с самого начала предполагали, что это довольно неровный район планеты, - согласился Кен.
– Это хорошо: гораздо меньше шансов, что нас заметят издалека. Так что там - мы опустились или еще нет?
Альтиметр показывал нуль, но спуск на этом еще не завершился. Несколько секунд из динамиков был слышен слабый шорох, а потом к нему прибавились щелчки и потрескивания. На секунду изменение высоты прекратилось - зонд явно наткнулся на препятствие, способное выдержать его вес, а также отражать лучи радара. Но когда были включены тормозные двигатели, треск продолжался еще некоторое время. Наконец прекратился и он - вместе с движением. Для проверки Оллмер ненадолго вновь дал мощность - но никакого движения больше на было. Тогда он окончательно заглушил двигатели и, повернувшись к Кену, пожал плечами.
– Похоже, мы наконец-то сели - хотя это и не похоже на ту поверхность, с которой я знаком. Ниже, во всяком случае, мы упасть уже не можем. Вот управление дверцей грузового отсека. Можете действовать по своему усмотрению - а я, если вы не возражаете, немного понаблюдаю. Думаю, что босс тоже скоро присоединится к нам - его аппарат наверняка уже вышел на орбиту.
– Ну конечно, вы можете присутствовать. Я на самом деле рад, что вы будете рядом: возможно, нам понадобится перемещать эту штуку, а я пока не знаю, как это делается.
Говоря это, Кен открыл дверцу - и, к своему немалому интересу, обнаружил, что давление тут же подскочило до величины, вдвое превышавшей саррианскую норму. В то же время, судя по датчикам, температура горячего куска титана резко возросла. Судя по всему, высокая плотность атмосферы с избытком компенсировала имевший место процесс остывания - металл горел. Кен поспешно закрыл отсек снова.
Температура поднялась еще немного, причем интенсивность света, сиявшего теперь в грузовом отсеке зонда, была великовата даже для глаз, привыкших к яркому саррианскому солнцу. Самую же интересную информацию давал измеритель давления, и именно к нему было приковано внимание Кена.
Еще секунд двадцать реакция продолжалась с той же силой, затем она начала слабеть, а еще секунд через десять температура снова стала падать. Причина была очевидна - давление упало всего до двух процентов своей первоначальной величины. Больше реагировать было нечему.
Кен издал своей голосовой диафрагмой низкое жужжание - человек в этом случае присвистнул бы от удивления.
– Я знал, что расплавленный титан мог бы целиком вступить в реакцию в нашей атмосфере, но не подозревал, что здесь возможно то же самое. Похоже, я ошибался, ожидая обнаружить набор соединений, температура образования которых делает подобные реакции невозможными. Впрочем, насколько я понимаю, при местных температурах они не должны быть достаточно стабильными… - он примолк.
– А вот я совершенно ничего не понимаю, - заметил Фет Оллмер.
– Он сгорел, это точно, но как насчет других образцов? Вы хотите опробовать их сейчас или мы подождем, когда они охладятся до нормальной температуры этой планеты.
Прежде чем Кен смог ответить, его внимание привлек другой индикатор:
– Эй, а натрий-то почему горел?
– спросил он, проигнорировав вопрос Оллмера.
– Сейчас он остывает, но в какой-то момент он точно горел - по крайней мере, пока там был воздух.
– Давайте впустим еще немного воздуха и посмотрим. Переключатель снова был повернут в положение «открыто», и с характерным хлопком воздух ворвался в вакуум. Натрий продолжал остывать.
– Возможно, зажегся от искры, попавшей с титанового образца.
Кен, не ответив, снова закрыл дверь отсека и начал нагревание контейнера с натрием. Похоже, предположение Фета было очень близко к действительности: чтобы воспламенить металл, потребовалось лишь немного дополнительного тепла. На сей раз реакция прекратилась, как только давление упало примерно до одной шестой. Затем дверь снова открыли, и новый приток искусственного тепла заставил реакцию возобновиться. На этот раз она, похоже, кончилась полным уничтожением всего запаса натрия.