Ледяной город
Шрифт:
Бойл скрипнул зубами. Но когда заговорил, в его словах звучали оптимизм и уверенность.
— Эмиль сказал, что такой день настанет. Ты должна ему верить.
— Почему? Что изменится? Что может измениться?
— Эмиль говорит, что-то должно случиться. Он ждет какой-то знак. Тогда все станет по-другому.
У Окиндера на острове жили родственники, готовые предоставить девушке комнату и не задавать лишних вопросов. Там она будет чувствовать себя в безопасности, никто ей не причинит вреда. Он должен был отвезти ее туда в снятой напрокат машине и вернуться обратно в город.
— А
— В заливе Фанди. К северу от побережья Мэйна и к югу от острова Кампобелло, знаешь, там, где летом любил отдыхать Рузвельт. Так что ты едешь в особое место.
К западу от городка Норт-Хед на острове Гранд-Мэнан через леса и поросшие дикими цветами луга проложена дорога к смотровой площадке, от которой потом крутыми виражами она спускается к скалистому пляжу. По вечерам на смотровую площадку приезжают туристы полюбоваться закатами, в лучах которых просматривается весь залив вплоть до побережья Мэйна. Иногда летом Джулия замечала в воде китов, приплывавших сюда подкормится. Смотровую площадку называют Гудок, потому что когда-то в тумане здесь гудел гудок, предупреждая проходившие мимо корабли, а потом тут построили маяк, к которому любили приходить не только туристы, но и местные жители. Один из них как-то вскоре после приезда Джулии сказал ей:
— Знаешь, как отличить туристов от местных? Туристы глядят в сторону воды на то, как садится солнце, а местные смотрят на дорогу, хотят знать, кто покажется из-за холма.
Это место, где люди свободно общались, шутили, болтали, всегда казалось ей приветливым. Здесь не привыкли задавать лишние вопросы.
По вечерам Джулия любила заглянуть в бар, пропустить там кружку-другую пива, поболтать с завсегдатаями, послушать рассказы о жизни рыбаков, невыдуманные истории о былом. Это место как будто было создано для счастливой жизни. Однажды хозяйка ей сказала:
— Если людям некуда податься, куда-то им идти все же надо.
Джулии показалось это убедительным: ей самой некуда было податься, но куда-то идти было надо. Вот она и ходила к Гудку. Там было очень красиво, очень спокойно, она черпала там новые силы, и несмотря на то, что место это было на отшибе, сюда можно было прийти в любое время.
Ей нравилось бродить по тропинкам острова, по его скалистым пляжам. Она ходила с рыбаками в море ловить лангустов, те были счастливы поделиться с ней секретами своего ремесла.
Она терпеть не могла оставаться в одиночестве.
И никогда никому не показывала свою татуировку.
Сержант-детектив Эмиль Санк-Марс предупредил, что избавляться от наколки нельзя, пока ее жизни ничто не будет угрожать. Если она попытается ее свести, ее смогут найти.
— Когда это случится?
— Это время настанет, — пообещал он.
Как-то поутру в дверь кухни дома, где она жила, постучал Окиндер Бойл. Она бросилась ему на шею. Он взял отпуск, и Джулия была счастлива, что у нее появилась компания. Бойл уже стал серьезным журналистом, а не малооплачиваемым младшим репортером, причем ему особенно удавались материалы о преступности. Им много было о чем порассказать друг другу — утро и день пролетели для них незаметно.
Ему очень хотелось ей кое-что показать — это был его остров, его дом, и он этим гордился. Он взял лодку брата и поплыл с ней в Пещеру китов, где его семья соорудила запруду. Она была сделана из мощных столбов, скрепленных между собой в форме сердца и врытых в дно залива. К столбам крепились сети, острие сердца смотрело в сторону берега. Когда сельдь во время прилива шла косяком к берегу и заплывала в пещеру, сети оказывались полны рыбой — она все время плыла в одном и том же направлении, не находя выхода в океан.
— Получается, что выход всегда остается открытым, но рыба оказывается в ловушке?
— Правильно. Они следуют очертаниям береговой линии и поэтому все время плывут по краю сетей в сторону от выхода. Как будто постоянно описывают в воде восьмерки, пока не придут рыбаки. А они связывают сети, а потом вызывают катер, чтобы он забрал улов.
Теперь ей стало понятно, как можно поймать рыбу там, где выход в океан остается таким же большим и широко открытым, как и вход в западню сетей.
Лодка мягко покачивалась на волнах.
— Джулия, — сказал девушке Окиндер Бойл, — теперь все позади.
— Что именно?
— Смотри.
Из рюкзака, в котором он прихватил с собой кое-что перекусить на обед, Окиндер вынул первую страницу газеты «Нью-Йорк пост». Она увидела снимок человека и прочла помещенный рядом с фотографией текст.
— Я что-то не понимаю, — сказала она, дойдя до конца. — Кто-то его застрелил, а потом срезал с трупа рубашку?
Покойник был пациентом больницы в Балтиморе.
— Да, чтобы стала видна его грудь. В лицо его трудно узнать, потому что выстрел был сделан в голову. Но татуировка видна хорошо — это восьмиконечная звезда. А вот и хирургический шрам.
Джулия снова взглянула на фотографию. Царь был мертв, его жуткая наколка — такая же, как у нее, только больше размером и богаче узорами, — просматривалась четко.
— Зачем? — настаивала она. — Я не могу понять, кому понадобилось сначала убивать человека, а потом срезать с него спереди рубашку?
— Это подарок тебе, — объяснил ей Бойл.
— Что? Чей?
— Твоего парня из ЦРУ. Он хотел, чтобы ты знала.
Какое-то время она сидела молча.
Селвин Норрис организовал убийство русского. Он дал убийце или убийцам указание разрезать ему рубашку и обнажить восьмиконечную звезду — она была хорошо видна на опубликованных в прессе снимках, — чтобы девушка знала, что теперь она в безопасности. Или в меньшей опасности, чем раньше.
Убийство объяснялось в газете бандитскими разборками, сведением счетов, эпизодом в войне, которую ведут между собой наркобароны. Но Джулия Мардик знала правду.
— Ты здесь еще надолго? — спросила она Бойла.
— На две недели, — ответил он.
— Я бы тоже здесь задержалась на пару недель. А потом ты бы не смог отвезти меня обратно в город?
— Буду счастлив. Теперь, Джулия, ты гораздо меньше рискуешь, чем раньше. Но, знаешь, гарантий в таких ситуациях не бывает, — предупредил он ее.