Ледяной город
Шрифт:
— Спасибо тебе за поддержку, — ответил он.
Она печально улыбнулась.
— Сдается мне, такая уж участь у жены полицейского.
Они были женаты несколько лет — не так уж долго. Но ей предстояло еще многому научиться.
По мнению Джулии, ее мать Грейс Олфилд обладала уникальным и поистине невероятным талантом разрушения. Она как никто умела портить настроение. Серьезный разговор с ней тут же сводился к непринужденным шуткам и добродушным насмешкам, покой сменялся на бурю эмоций. Ее мама была существом общительным и общественным — она совершенно не выносила одиночества и была
— Тук-тук-тук, — сказала мама и заглянула в комнату дочки.
— Исчезни.
— Зайчик мой сладенький, я же несколько месяцев тебя не видела!
— Ну и хорошо. Я смогла это пережить. Как же мне хочется покоя!
Ужин был съеден, вина выпили в изобилии, подарки раздали, коробки и оберточная бумага от них валялись по всей комнате. Застольная беседа не стихала, хотя любая интересная мысль тонула в море пустых банальных замечаний. Джулии трудно было переносить этот пустой треп, и она ушла к себе.
— Все это вздор, — сказала Грейс.
— Никакого вздора, — возразила Джулия. Мать уже вошла в ее комнату и закрывала за собой дверь. — Мамочка, мне нужно немножко побыть одной, хорошо?
— Даже не надейся. Я к тебе пришла поболтать.
Она была дамой внушительной, хоть и на голову ниже дочери. Грейс Олфилд всегда была склонна к полноте и время от времени уверяла дочь в том, что у них были разные типы фигуры.
— Я и девочкой была полненькая, — честно признавалась она. — В четыре года я была просто толстушкой, а теперь я — дама в расцвете лет с пышными формами. Тебе, моя дорогая, может, и надо следить за весом, но твоим бедрам с моими не сравниться!
Когда она села рядом с дочерью на кровать, матрас так прогнулся, что Джулия чуть не подпрыгнула.
— Ну ладно, оставайся, если пришла, только ненадолго.
— Я просто хотела наверстать упущенное.
— Прекрасно. Ну, что слышно?
Джулия убрала уже распакованные книги, разбросанные по кровати, положила в комод только что полученное в подарок белье. Потом села рядом с матерью на постель.
— А у тебя как дела, моя милая? Что там у тебя? Как жизнь молодая? — Мамины глаза взволнованно блестели. Джулии так не хватало видеть их каждый день!
— Ничего особенного. А что?
— Как что? — Грейс тряхнула головой и раскрыла от удивления рот. — Ничего особенного! Ты уехала в университет четыре месяца назад, в первый раз в жизни живешь самостоятельно, переехала в другой город, и теперь, бесстыжая, заявляешь мне, что у тебя никаких новостей!
Джулия откинулась на кровать и обняла подушку.
— Ой, мамочка!
— Ну, давай, рассказывай. О чем вы там сплетничаете? О чем тоскуете? Кто твои друзья? На каких ты была вечеринках? Все рассказывай, чтобы я почувствовала, что сама там была.
— Эй, мам, это моя территория, и я тебя туда не приглашала!
— Все как у меня. Моя манера. Ну, давай, колись.
— Мамуля!
— Давай, рассказывай, детка, или я тебя до смерти защекочу! Все выкладывай, как на духу. У нас вся ночь впереди.
— Вся ночь? Я же устала как собака.
— Ну, давай. Вперед и с песней.
— Так и быть, — начала Джулия, приткнувшись к маме. Ей было очень приятно, что мама поглаживает ей голову. — Если по существу, приятеля я себе еще не завела.
— Не бери в голову, у тебя дома один есть.
— Я с ним расстанусь.
— Неужели? А Брайану ты об этом уже сказала?
— Да.
— Я вчера его видела. Он мне об этом ничего не говорил.
— Почта на Рождество запаздывает, — спокойно ответила Джулия.
— Лапушка, — сказала Грейс, теснее прижимаясь к дочке, — тебе бы лучше самой ему об этом сообщить. По крайней мере, по телефону.
— Не могу я, да и не хочу. Смелости не хватает. Я еще никого не отшивала. У меня в таких делах нет никакого опыта.
— Брайан хороший мальчик.
— Он придурок, мам.
— Я знаю, сладкая моя, но он очень милый придурок.
Какое-то время мать с дочерью смеялись и дурачились, и Джулия была счастлива от того, что ей было с кем подурачиться, к кому прижаться. Их беседа перескакивала с одного предмета на другой, они болтали о политике, моде, книгах, танцах, театре, мужчинах. Грейс Олфилд поднялась лишь тогда, когда стало ясно, что дочери ее больше ничего не хочется, кроме сна.
Когда она открыла дверь, чтобы уйти, Джулия потянулась как кошка.
— Джулия, ты ходила к гинекологу провериться?
— Еще нет…
— Милая…
— Но я уже договорилась.
Внизу раздался телефонный звонок.
— Хорошо, что ты договорилась, это уже прогресс.
— Но совсем не потому, что я чем-то занималась.
— Или чем-то занимайся, или в дурах оставайся, — попыталась отшутиться мать.
— Ну что же ты за мать такая? В дурах оставайся — и это с моей-то задницей! Ты просто чудовищна!
— Спи спокойно, моя милая.
— Милая — постылая, занимайся — оставайся… Нельзя так со мной разговаривать — я же твоя дочь все-таки. Так нечестно. Когда же ты, наконец, повзрослеешь!
Снизу кто-то крикнул, что Джулию просят к телефону. Она вылезла из теплой постели и поплелась вниз в гостиную. Мать стояла и смотрела на нее, исчезнув только после того, как Джулия взглядом дала понять, чтобы она убиралась восвояси.
— Ну, что ж, вот я и стала историей, — призналась себе Грейс Олфилд, шмыгнув носом. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мамочка. — Джулия взяла трубку. — Алло.
— Привет, — ответили ей.
Джулия молча прижимала трубку к уху, казалось они оба, не сговариваясь, не начинали разговор, пока в микрофоне не раздался щелчок, свидетельствовавший о том, что человек, ответивший на звонок с другого аппарата на первом этаже, повесил трубку. Странно, что она инстинктивно чувствовала, что надо делать, разговаривая с Селвином Норрисом.