Ледяной Сокол
Шрифт:
– Я подумал, что ему бы следовало рассказать о тех чарах, которые он наложил на ту лозу видений, что срезал твой старый вождь Полдень в Лето Суда, в Год Белых Лис, в тот год, когда ты ушел. – Потерявший Путь намотал одну из косичек своих усов на палец. Его глаза не отрывались от лица Ледяного Сокола, и юноша почувствовал, как внутри у него разрастается холод, как будто он уже знает, что именно хочет сказать его враг.
– Настой готовится в ту самую ночь, когда он потребуется вождю, – сказал Ледяной Сокол, и его мягкий хрипловатый голос прозвучал неожиданно
– Рогатый Паук утверждал, что Полдень всегда собирал стручки и срезал лозу в одном и том же месте, – возразил Потерявший Путь. – Возле ручья Красивой Воды, между белой скалой, похожей на черепаху, и тремя прямыми тополями.
В памяти Ледяного Сокола мгновенно возникла картина этого места… и он понял, что Потерявший Путь говорит правду. Когда Сокол был мальчиком, Полдень сотни раз брал его с собой и рассказывал о свойствах длинных плетей вполне невинного вида. Он поведал мальчику, как именно вождь должен готовить питье на горе. Он открыл ему, что все это значит.
– Рогатый Паук сказал, что Голубая Дева взяла порошок из корня духов и приказала ему наложить на них слово… ей только и пришлось потом, что размешать этот порошок в воде и намазать им стручки той лозы, чтобы Полдень узрел в видении твое лицо. И ведь он увидел именно твое лицо, правда?
– Откуда ты все это знаешь?
Холод внутри Сокола стал еще сильнее. Перед ним вставали страшные картины – бесстрастное лицо старого вождя, мертвые глаза, опустевшие от горя. Ледяной Сокол и его двоюродный брат Красный Лис, и их друзья – все они сидели тогда у костра, и разговаривали тихо и немножко взволнованно, как это всегда бывало в таких случаях. А потом из ночной темноты вышел Полдень и вступил в красный мир света костра, и в руке, отведенной в сторону, он крепко сжимал белую раковину, а в его глазах была смерть.
Но он всегда вот так входил в круг света. И он всегда держал что-то в руке…
– Мой сын…
Мой сын.
И Сокол уже почти наверняка знал, что сейчас скажет вождь. Они все смотрели на него, его родичи. Смотрели – и отодвигались.
Сокол заледенел.
– Почему он рассказал тебе об этом?
Сокол и сам удивился тому, что его голос прозвучал так обыденно. Но он ведь был Ледяным Соколом, и для него было привычным скрывать свои чувства, в особенности перед человеком из клана Пустых Озер.
– Он умирал, – пояснил Потерявший Путь. – Лихорадка поцеловала его на зимнем конском стойбище. А нас завалило снегом, и я не мог уйти.
– Что он делал на твоем конском стойбище? – Ледяной Сокол глубоко вздохнул. Где-то вдали, над дурными землями, прокатился глухой, далекий гром.
– На самом деле он не принадлежал к роду Сливы, – пожал плечами Потерявший Путь. – Он был сыном сводного брата мужа моей тетушки с материнской стороны. Клан Пустых Озер выгнал его в Год Вороны за то, что он наложил заклятье бесплодия на свою сестру – из-за того, что у нее было лошадей больше, чем у него. Его никто не любил. А Голубая Дева позвала его.
– Голубая Дева позвала Мудрейшего из твоего народа? – Ледяной Сокол был потрясен. – Позвала его и заставила наложить чары на вождя своего собственного клана?
Потерявший Путь кивнул. Ледяной Сокол замолчал. Это было холодное молчание. Это было смертельное молчание. Точно такое же смертельное молчание он видел во взгляде старого человека, которому Великие Предки сообщили, что мальчик, которого он растил с самого детства, юноша, в котором он видел своего преемника – тот самый, кого они избрали в качестве посланника, чтобы он донес до них слова клана – через боль, пытки, смерть…
Священные пытки, долгий обряд летнего мучения – чтобы люди смогли пережить грядущую зиму.
В небе сверкнула молния, пурпурно-белая на фоне черных облачных гор. Серый дождь пролился на далекие холмы. Ветер сменил направление; нетрудно было угадать, что Бектис отвел грозу от того места, где он остановился. Шаманов клана Говорящих со Звездами обычно не слишком пугала перспектива промокнуть.
Ледяной Сокол отметил это для себя – но как бы со стороны; он совершенно ничего не чувствовал.
– Я не знаю, рассказал ли Геи Кеткхо об этом кому-нибудь еще, – после довольно долгого молчания сказал Потерявший Путь, поглаживая свой длинный ус. – Но я уже два года ищу тебя, чтобы узнать, не хочешь ли ты вернуться к своему клану и потребовать то, что тебе причитается.
– Что с тобой, малыш?
Тир сидел на пятках, весь дрожа. Хетья деловито приложила ладонь к его влажному лбу, потом помогла ему встать на ноги и отвела подальше от небольшой лужицы рвоты, растекшейся в траве под высоким тополем. Она наклонилась и взяла мальчика на руки.
Хетья была крупной женщиной, как жены крестьян и кузнецов в Убежище. Но ее руки, обхватившие Тира, оказались сильными, а подкладка ее куртки, к которой он прижался лицом, – гладкой и прохладной. И от косы, щекотавшей его подбородок, хорошо пахло. Тир положил голову на плечо Хетьи, и ему ничуть не было стыдно из-за того, что он себя плохо чувствовал.
Он ослабел, как маленький ребенок. А ведь ему было уже семь с половиной. И после смерти Геппи, и Тхая, и Брит, и всех других детей в Безлетний Год он стал одним из старших.
Тир вспомнил своих друзей – и на его глазах выступили слезы. И еще он вспомнил Руди…
– Ничего нет постыдного в том, чтобы бояться, – пальцы Хетьи мягко погладили его волосы, отодвигая локоны со лба, как иногда делала мать. – Даже великие короли и герои боятся. А когда по-настоящему испугаешься – вот такое и случается.
Тир молчал, пытаясь разобраться в том, что он чувствовал, вися на тополиной ветке. Он до сих пор был мокрым от пота, и в то же время ему было жутко холодно, несмотря на меховую куртку. По его телу то и дело пробегали волны дрожи, с которыми он не в силах был совладать.