Легче воспринимай жизнь

Начнем мы с песни-декламации одного из самых самобытных и популярных ныне литовских поэтов Марцелиуса Мартинайтиса в исполнении любимого моего певца Витаутаса Кернагиса. Стихи повествуют о том, как в ухе у пего поселилась лошадка и как страх овладел им, потому что

стыдно будет, если люди узнают, что у тебя в ухе творится такое…

Итак, «у героя в ухе прижилась лошадка…»

А сам герой Йонас Кондротас тем временем бреется перед зеркалом, ибо уже раннее осеннее утро, за окном моросит нудный литовский дождь и кричат деревенские петухи. Потом он жарит яичницу, меняет пластинку на проигрывателе, одевается и ест. Временами подходит к с голу и записывает в блокнот, что следует сделать сегодня, то есть 8 сентября: «Аэродром. 10 часов», «Купить лезвия», «Белье. Химчистка», «Подарок президенту???».

Закуривает. На степах висят пособия плакаты с изображением сердца и легких. В комнатах белая мебель и стеклянный шкаф с медикаментами.

Выводит из гаража красные «Жигули» и, пока машина греется, уходит в дом по соседству.

Стучит в дверь. Входит в прихожую. Потом снова стучит, поднимается на второй этаж, стуча в каждые открытые двери. Никто не говорит ни «да», ни «нет», и Йонас добирается до комнаты, где на кровати лежит старая женщина. Она улыбнулась старческим ртом и, было видно, застыдилась беспорядка в комнате и ветхости разбросанного нижнего белья.

— Здравствуйте, доктор… И простите…

— Разбудил?

— Нет. Я слышала, как вы заводили машину… Слышала песню. Подумала, вы для меня ее завели.

— Может быть, — сказал он. — Может быть, подсознательно. Я поехал встречать. В пятнадцать ноль-ноль наш принц возвращается на отцовскую землю.

— Доктор, может быть, купите материал для занавесок в кухню? Для него кухня — эталон цивилизации. Упустила за хлопотами из виду… Красное или голубое в горошек… Если ширина метр — значит, метров восемь.

Йонас записал в блокнот: «Цивилизация. 8 метров».

— Как нога? — спросил Йонас. Поднял одеяло и стал тискать ногу ниже колена. — Болит?

— Когда лежу — нет. Но снова начала чувствовать сердце.

— Что именно?

— Останавливается и снова идет. Останавливается и снова идет.

Взял за руку, нащупал пульс.

— Нервничаете, — сказал. — Приезжает сыночек, вот вы и не спите, и мысли всякие… А надо говорить «слава богу» и радоваться.

— Вы радио не слушаете, доктор. Самолеты падают чаще, чем мы думаем. В Австралии упал в океан. И в Новой Зеландии… и в Югославии… Бедствие какое-то!

— Он же не из Новой Зеландии летит, госпожа! Наши самолеты самые быстрые, самые комфортабельные, самые надежные…

— Доктор, вы шутите, а сердце матери то останавливается, то идет, то снова останавливается… Старое сердце!

— Это тоже причина, конечно, — улыбнулся

Йонас. — Но уверяю вас — лет десять оно еще постучит.

— Так мало даете, доктор? — в голосе женщины послышалась кокетливость, неподвластная ни времени, ни зеркалам.

— Я сказал, минимум. Папаша спит?

— Не знаю. — Лицо женщины, погрустнело. — Он вчера упал со стула за обедом… Потерял сознание. Я не могла его поднять… Он не помнит, что упал. Осень дает себя знать?

— Да… Я побежал. Целую. Восемь метров не забудем.

Вышел в коридор и заглянул в соседнюю комнату. В кровати сидел худой человек с впавшими щеками и манил его пальцем.

— Доброе утро, — сказал Йонас шепотом.

— Что с мамой? — спросил мужчина.

— С ней все отлично. А ваши дела, папаша?

— Плохо с ней, — покачал головой названный папашей. — Только ей не надо знать этого…

— Она несколько волнуется — от этого и сердце, а дела, в общем, неплохие.

— Не совсем так, не совсем так, — сказал папаша. — Но если вы так говорите, значит, шансы какие-то есть.

— Шансы у нас всех равные, — сказал Йонас. — Уважаемый, давайте поспите. Сегодня день будет утомительным. В десять приедет сестра с процедурами. А часа в четыре я привезу его высочество — сына. Будем обедать с вином. Опять силы нужны, не так ли? Потом будем слушать его песни…

— Может и не прилететь. Туманы.

— Туманы для наших самолетов — раз плюнуть.

— Приедет и снова уедет.

— Не отпустим, — сказал Йонас. — И выше голову!

— А есть ли вино дома? — прищурился папаша. — Может быть, — в городе следует захватить? Я дам вам деньги.

Мужчина нагнулся к столику и вытащил из ящика порванный, замусоленный бумажник.

— Спите, я сказал, — улыбнулся Йонас. — Вино, оно само придет.

Прикрыл дверь и ушел по лестнице вниз, в котельную. Здесь стоял столярный стол и разные механические приспособления и инструменты. А над всем этим торжествовала разная рухлядь, состоящая из проволок, тряпья и коробок, отчего котельная была похожа па склад старьевщика.

Йонас проверил огонь в газовом котле, направил вентилятор. У термометра газового котла на веревке висела картонка, а на ней аккуратным красивым почерком было написано: «При неполадке с котлом звонить 39–04. Самим ничего не чинить, иначе может быть катастрофа.» И в скобках приписано: «Взрыв».

В низкое окошко подвала были видны красные «Жигули». Возле них прохаживалась женщина.

— Вы меня ждете? — спросил Йонас.

— Наверно, — сказала женщина. — Председатель вам не говорил?

— Нет. Что у вас? На что жалуетесь?

— Ни на что. Ни на кого. Не подвезете меня в город? По делу.

На первый взгляд, ей было лет двадцать с небольшим, но лицо уставшее, без жизни, и говорила она с какими-то старческими интонациями. Нейлоновая куртка топырилась на ее животе, и Йонас подумал, что она беременна.