Легенда Лукоморья

Набокова Юлия

– А нечего было шастать неизвестно где, – оборвала его причитания я. – Что, всех деревенских мурок осчастливил?

– Между прочим, – с обидой возразил кот, – я не для себя старался, я за дело радел.

– И много нарадел? – Я заинтересованно свесилась с лавки.

– Немного, – угрюмо признался Варфоломей. – Кошки в тереме не задерживаются – бегут. То тряпка за ними в погоню помчится и гоняет по всему двору, то метла бока намнет, то ведро самоходное обольет с ушей до хвоста. Одно спасение от них – за ворота выскочить. Туда ни одна из диковин не суется.

– А

твоя подружка что же, самоубийца? Та, рыжая, которая на крыльце сидела, когда мы сюда пришли?

Варфоломей с укоризной глянул на меня, покачал головой.

– Все-то тебе хиханьки да хаханьки. Белочка сюда лечиться приходила!

– Да знаю я, – перебила я, – тоже мне новости!

– Откуда? – поразился кот.

Я поведала ему о приходе домовенка и об источнике магии, который сокрыт в подполе терема.

– Я так и знал! – мяукнул Варфоломей, выслушав меня до конца, и неодобрительно покачал головой: – Эх, Забава, Забава, некому тебя уму-разуму поучить, а своим не обзавелась. Бывает и простота хуже воровства. А тут вон оно как все обернулось: то волшебство, которое Агафья своей добротой накопила да мечтала людям вернуть сторицей, Забава для себя одной захапала и растратила почти подчистую.

– И что делать будем? – спросила я, заплетая косу.

– А что мы можем поделать? – Кот стукнул хвостом по лавке и спрыгнул вниз. – Была бы у тебя голова на плечах, домовой тебе бы самоцвет передал. Глядишь, и ворожба бы к тебе вернулась, и ты бы продолжила дело Агафьи, помогла людям.

– А у меня что же, горшок на плечах? – с вызовом спросила я.

– Горшок не горшок, – прищурился он, – а толку от твоей ворожбы другим мало. Отобрать у Забавы источник и отдать тебе – все равно что шило на мыло поменять.

Первая попавшаяся под руку тряпка полетела в кота, но тот успел отпрыгнуть в сторону.

– Ага, правда глаза колет! – мяукнул он. – Давай, бей бедного беззащитного котика! К тому же голодного и полностью обессилевшего.

– Когда ж ты успел обессилеть-то? – усмехнулась я, сдувая со лба упавшую светлую прядку. – Пока всех сельских кошек навещал?

– Я, между прочим, производил опрос кошачьего населения, – с достоинством парировал Варфоломей.

– Лучше бы ты домового для начала опросил!

– Так он мне и показался, – фыркнул кот. – Не всякому такая честь выпадает.

– Значит, все-таки честь? – уточнила я.

– А то сама не знаешь! Уважила его, блюдечко с молоком поставила – вот он и явился.

– Вообще-то это я для тебя поставила, – смущенно призналась я.

Варфоломей красноречиво посмотрел на меня и встопорщил усы.

– Беру свои слова обратно. Думал, в кои-то веки ты разумность проявила. А оказывается, то дело везения.

– Ты мне про домовых ничего не рассказывал! – возмущенно возразила я. – Откуда мне было знать? И вообще Что-то я в избушке Яги домового не заметила!

– Быка-то я и не заметил, – проворчал Варфоломей.

– Так он что, есть? – поразилась я.

– Бык? – насмешливо прищурился он.

– Домовой!

– И есть и нет, – уклончиво ответил несносный кот.

– Варфик! – взмолилась я.

– Ну ладно, ладно, – смилостивился он, – рассказываю. Давным-давно, когда Яга жила еще в обычной избе, был у нее домовой. Да такой, что еще многих предков Яги помнил, которые издавна в той избе жили. Случилось так, что прежняя изба сгорела, Яга наняла работников новую строить. А как построила, пришла на место пожарища и давай домового в новый дом звать. А тот возьми и заартачься, мол, стар я стал, никуда не хочу, останусь здесь помирать. Яге очень не хотелось с домовым расставаться – как-никак, много поколений семьи с ним бок о бок прожили. Думала она всю ночь и весь день, а на следующее утро пришла да и предложила ему такое, от чего тот мигом умирать раздумал и с ней пошел.

– И где же он есть? – удивилась я. – В подполе где сидит?

Кот пригладил лапкой манишку, распушил усы, сверкнул глазами.

– Только не говори, что ты – это он! – Я ахнула от внезапной догадки.

Варфоломей прошелся из угла в угол, нагнетая интригу, и наконец молвил:

– Я – это не он, я – только его часть.

– В смысле? – потрясенно спросила я.

– Домовой пожаловался Яге, что тело его вконец одряхлело, а душа устала быть привязанной к дому, рассказал о своей мечте повидать мир, и Яга нашла решение, которое его устроило. Она взяла душу домового и разделила ее на две части. Одну часть вселила в саму избушку, чтобы всегда в доме была.

– Ничего себе! – выпалила я. – А вторую?

– Тебе сказать или сама догадаешься? – Глаза кота насмешливо вспыхнули.

– Неужели вторая вселилась в тебя? – Я подпрыгнула на месте.

– Вторая – это и есть я, – поправил он. – Избушке досталась та часть души, которая радела за благополучие и достаток в доме. В кошачье тело вселилась та, которая рвалась на свободу и мечтала посмотреть мир.

– Погоди, – я тряхнула головой, – но если избушка ожила за счет половины души домового, почему она ведет себя…

– Как женщина? – продолжил за меня кот. – Очень просто. В каждой душе есть бабье и мужицкое начало. Бабье досталось избушке, мужицкое – мне.

– Теперь понятно, почему избушка такая заботливая, а ты такой гулящий, – заметила я. – А кошачье?

– А от кошачьего никуда не деться. – Варфоломей выгнул спину. – Яга ведь не вынула душу из кота, она лишь подселила к ней душу домового. Так что я наполовину кот, наполовину домовой.

– Ничего себе! – вырвалось у меня. – А ты не жалеешь, что так все получилось?

Варфоломей стукнул хвостом, распушился, как шар, и мяукнул:

– Я самый необычный домовой на свете. У меня есть дом, и в то же время я могу уходить от него довольно далеко и повидать мир. Другой судьбы я себе и не желаю.

– А как же Клепа? – вдруг удивилась я. – Почему он не показался тебе, разве он не чует в тебе своего?

– Хм-мрр, – проурчал Варфоломей. – Вдали от дома я в большей степени становлюсь котом, нежели домовым. Да и другим домовым и в голову прийти не может, чтобы в кошачьем теле жила душа домового. И мне раскрывать себя нет нужды.