Легенда о Чёрном ангеле
Шрифт:
Марго злая, как тысяча чертей, а я, как долбаный извращенец любуюсь, насколько она красивая сейчас.
— Может, он в курсе? Всякое случается. Некоторые не против свободы вот такой, извращённой.
Марго вскидывает на меня взгляд и отрицательно машет головой:
— Нет, Ворон, Миша не из тех, кто будет мириться с таким… он у меня идеалист и правильный очень.
— В двадцать лет таким быть положено, идеалистом.
— Но что мне делать? Молчать?
И правда, ситуация патовая.
— Не сможешь?
Кивает,
— Карл, что мне делать? — спрашивает, чуть не плача.
— Тебе? Ничего. Пока, во всяком случае. Пару дней потерпишь?
— Пару дней? Постараюсь… а что… что ты задумал?
— Ещё не знаю, но у меня фантазия богатая.
Марго молчит, а я буквально слышу, как движутся в моих мозгах шестерёнки. Надо провернуть это с наименьшими потерями, но пока ничего путного на ум не приходит. Ничего, придумаю.
— Фантазёр…
— Ага, затейник.
Протягиваю стакан, наполненный на треть виски, а Марго принимает его безропотно и делает большой глоток.
— Вот не зря она мне не нравилась, — говорит, вцепившись двумя руками в прохладные стенки стакана, на дне которого плещутся остатки виски. — Прям чувствовала.
— Так, всё, закрыли тему, — говорю и протягиваю руку к Марго, а она округляет глаза от удивления. — Всё будет нормально. Неприятно, конечно, но не смертельно.
— Легко тебе говорить, — дуется, но руку в ответ протягивает.
— У твоего сына появился шанс что-то для себя понять. Первая любовь, всё такое, я понимаю. Но такие встряски помогают закалить характер.
— Лучше бы он был просто счастлив.
Как будто с этим можно спорить.
— Ну, сказала тоже… счастье просто не даётся, к нему готовым нужно быть. Ничего страшного, зато не успел жениться. Это тоже неплохо.
— Ну, так-то да, — усмехается, но в глазах горечь плещется.
— В общем, расслабься и дай своему сыну самому во всём разобраться.
Марго встаёт с кресла, а я обнимаю её за талию и веду в сторону небольшой двери слева от панорамного окна. Там моя спальня, на случай, если заработаюсь и решу переночевать в клубе. Я редко ею пользуюсь, но сегодня, когда вечер так затянулся, она очень кстати.
— Ты же до утра со мной, помнишь?
Марго кивает, когда распахиваю дверь и мягко подталкиваю её в комнату. Здесь довольно сумрачно, но лунный свет, льющийся из окна, рассеивает кромешную тьму.
Маргаритка стоит ко мне спиной, а я снимаю с её волос резинку, и они рассыпаются по плечам чёрным водопадом.
Подхожу слишком близко, обнимаю Марго за талию и прижимаю к себе.
— Ты так их и не остригла, — говорю, наклонившись к самому уху, а Марго тихо смеётся.
Пропускаю тяжёлые пряди сквозь пальцы, перекидываю волосы на плечо и целую синюю жилку, пульсирующую
— Однажды ты сказал, что они очень красивые, и я буду дурой, если подстригусь.
— И ты помнила об этом?
— Так вышло, я не специально. Но ведь ты был прав.
Касаюсь губами тёплой кожи за ухом, спускаюсь вниз, оставляя влажные дорожки.
— Расслабься, Маргаритка, — прошу, подталкивая её к центру комнаты.
Она вздрагивает, а я расстёгиваю “молнию” сзади на платье. Секунда, и оно падает, собираясь волнами у ног.
— Я буду брать тебя сегодня долго, — обещаю, проводя кончиками пальцев вдоль ямки позвоночника. — Пока сама не попросишь остановиться.
Поворачивает ко мне голову, обжигает взглядом и закусывает нижнюю губу. Ох, за такое зрелище и сдохнуть не жалко.
Беру Марго на руки, делаю пару шагов, и усаживаю на высокий комод. Она раздвигает ноги в чёрных чулках — медленно, соблазнительно, — и облизывает губы. А у меня сердце в груди пляшет и кувыркается.
— Чёрт…
Опирается руками на деревянную крышку комода, раскрывается ещё сильнее для меня, и я понимаю, что больше не выдержу. Срываю рубашку к чёртовой бабушке, брюки тесные в угол летят, а следом и трусы.
— Красивое бельё, — говорю, откашлявшись, и обвожу ставший твёрдым сосок по контуру.
— Нравится?
Киваю и, обхватив Марго за бёдра, подтягиваю к краю. Во всех смыслах этого слова. В этом комоде, в верхнем ящике, завалялась пара презервативов, и я вовремя о них вспоминаю. Пара мгновений, и я уже во всеоружии.
— Готова? — усмехаюсь, глядя, как она сглатывает, а в глазах — таких блестящих, ярких — огонь желания разгорается. — Готова.
Накрываю ладонью место между стройных бёдер — место, в котором до сбившегося сердечного ритма мечтаю оказаться, а Марго выгибается, отдавая мне всю себя. Слегка нажимаю, массирую, даже сквозь тонкую ткань ощущая обжигающую влагу. Она готова, но мне не хочется торопиться. Хочу, чтобы запомнила каждое прикосновение, чтобы больше никогда и ни за что не смогла быть с кем-то другим. Не знаю и не хочу знать, почему для меня это так важно, просто делаю то, что кажется правильным именно сейчас и именно с этой женщиной.
Отодвигаю ткань в сторону, открыв себе доступ, и медленно проникаю в горячее лоно, а стенки сжимаются вокруг пальца, почти вводя в экстаз. Ввожу палец на всю длину, а Марго всхлипывает, когда нащупываю ту точку, прикосновение к которой подводит её к черте. Оглаживаю изнутри, надавливаю, ловя губами вскрик, а Марго извивается, обхватив мою талию ногами. Она всё ещё в туфлях, и это тоже кажется правильным. И пусть каблук царапает кожу — эта боль лишь новый виток удовольствия.
Я сам почти кончаю, когда она выкрикивает: “Ох, Ворон”, и это всеми забытое прозвище действитвует на меня, как разряд тока.