Легенда о Чудограде Книга вторая. Наследие Радомира. Часть первая. Храм магии
Шрифт:
— Драгомир, прошу тебя, попытайся узнать у Лукаша, что с Даном. Я понимаю, что сейчас не до меня, но я должна знать, что с ним.
— Хорошо.
Прошло несколько минут прежде, чем Драгомир ответил ей. Амалии хотелось воскликнуть: «Ура!» и подпрыгнуть от радости, как бы глупо это в ее возрасте и тем более в ее положении не смотрелось. Но сдержав бурные эмоции, она просто улыбнулась и вполголоса произнесла.
— Спасибо.
В этот момент двери зала открылись и внутрь заглянул один из стражников, пройдя вниз, не взирая ни на какие взгляды, он подошел к Амалии и, отвесив поклон, доложил.
— Госпожа, ваша мать хочет поговорить с вами.
Поначалу Амалия никак на это не среагировала, словно ей сообщили это на другом, незнакомом ей языке, но едва до нее
— В смысле она хочет поговорить? Она хочет что-то рассказать?
— Я не знаю, она сказала лишь: «Приведите мою дочь, я хочу поговорить с ней», это если дословно.
— Амалия, — тут же сказал Изяслав, поймав ее на всякий случай за руку, — тебе не надо идти к ней одной.
— Да бросьте, что она мне сделает?
— Ты хотела сказать, что она тебе скажет. Ты ведь не хуже меня знаешь, что слово порой ранит куда больнее, чем любое материальное оружие.
— Я не боюсь ее слов, да, мне обидно, но все обидное, что она могла мне сказать, она уже сказала. Так что не думаю, что она надеется чем-то меня удивить. Нет, я уверена, произошедшее произвело на нее впечатление, ну или ночь в камере, а может, и то, и другое. Что если она хочет поведать нам то, что ей известно? Нельзя упускать такой шанс.
— Хорошо, — не сразу, но согласился Изяслав, — только будь осторожна и очень внимательна, Гедовин сейчас не может помочь тебе, чтобы непосредственно проверить ее слова на искренность.
— А что с Гедовин? — сразу же уточнил Драгомир. — Кстати, где она, я ее до сих пор ни видел и ничего не слышал ни о ней, ни о Модесте.
Изяслав вздохнул.
— С Модестом все в порядке, он должен сейчас охранять некоего Владимира Паленина, заговорщика, который вчера едва не убил Гедовин, Миранда осмотрела ее, но пока не смогла ей помочь.
— Что?! И вы только сейчас говорите мне об этом? — встав, Драгомир решительно заявил. — Я хочу ее видеть!
Продолжать совещание не имело смысла, Изяслав попросил всех пока разойтись на пару часов. Но вместо согласия ему сразу задали вопрос: что произошло, что именно удалось узнать Драгомиру от властителя магии? В следующем вопросе, у него поинтересовались более подробным рассказом о событиях, происходящих в мире, собственно, Изяслав и не собирался умалчивать о чем-либо, просто он хотел, чтобы об этом рассказывала Амалия. Пришлось рассказывать ему, и без присутствия Амалии, которая тем временем в сопровождении двух охранников шла к камерам. Драгомира и Анну она отправила к Гедовин с одним из охранников, которые стояли у входа в зал.
Несмотря на свои слова о том, что мать ничем не может ее удивить, Амалия все равно чувствовала в душе страх, рождающий настоящие волны переживаний, отчего женщина еще больше нервничала, зная, что надо успокоиться, но не зная, как это сделать. Однако, вопреки опасениям, перед самой камерой Амалия нашла в себе достаточно уверенности, спокойная и беспристрастная, она вошла в камеру к матери.
Аглая сидела на койке, почти также, как и вчера, но в отличие от вчерашнего вечера, сегодня в ней самой что-то изменилось, Амалия нутром это чувствовала. Одна чувствовала, а другая знала. Всю ночь Аглая не смогла смокнуть глаз, перед внутренним взором застыл образ мертвой Алтеи. Зачем Паленин сделал это? Зачем он убил ее?! Нет, конечно, Аглая понимала, почему Паленин пошел на такой шаг, но все равно она отказывалась принимать такие меры. Шаг за шагом нестройная в начале мысль: «А, может, я поторопилась, и не эти люди должны восстанавливать в правах мировую религию?» постепенно укреплялась, однако утром Аглая решила, что цель должна оправдывать средства, даже если приходится перешагивать через тело убитой юной девушки, главное помнить: она ничего не расскажет. А рассказала бы? В этом Аглае не была уверена, может, она бы извернулась в своем рассказе так, что сбила бы с толку Амалию и царя Изяслава, тогда ее слова принесли бы пользу. Однако Паленин решил не рисковать. Вновь и вновь размышляя над этим, Аглая чувствовала, как у нее начинает разбаливаться голова, и эту головную боль усиливали стены тюремной камеры.
Когда Амалия вошла внутрь, Аглая осталась сидеть на месте, подняв голову, женщина внимательно посмотрела на дочь и не сразу, глухим голосом произнесла.
— Извини, если сказала вчера лишнее, я… не хотела тебя обидеть. На самом деле я рада за тебя, просто ты должна понять: я искренне верю в Алина и не могу так просто отказаться от своей веры. И я на многое готова пойти ради ее возрождения, даже если для этого придется убить твоего мужа и видеть потом твои слезы. Я знаю, ты очень любишь его…
— Откуда вам это знать? — резко оборвала ее Амалия. — Зачем вы позвали меня? Я занята и мне некогда стоять тут и слушать вас.
— Это видно по одной твоей реакции, что вчера, что сегодня. Сейчас я хочу лишь быть откровенной с тобой. Я не люблю и не признаю твоего мужа, и ты должна понимать: почему. Я молчу уже о вашей разнице в возрасте, это сейчас не главное. Представь себе меня, двадцать пять лет назад, тридцать лет назад. Я жила с твоим отцом, человеком, который не уважал меня и отвратительно ко мне относился. Ты должна помнить это. Однажды, на празднике дня летнего солнцестояния, я познакомилась с одним человеком, женщиной, она служила в храме, и она буквально открыла мне глаза на мир. Она рассказала мне о вере в Алина, я словно впервые услышала о ней! Ты помнишь, я пыталась передать тебе то, что узнала сама, однако встретила явное непонимание и даже сопротивление с твоей стороны. Конечно, ты можешь не принимать веру в Алина, но ты должна признать: в ней много моментов, призывающих к добру, в ней много морали и нравственности. Если люди что-то неправильно поняли, это не означает того, что все в этом учении неправильно.
— Вы верно заметили, это учение, и его никто не запрещал, изучайте слово Алина столько, сколько вам вздумается, но не доходите в этом до фанатизма, угрожающего другим, — прокомментировала Амалия, с трудом сдерживая растущее негодование.
Вопреки предполагаемой реакции на ее слова, Амалия увидела обратное: Аглая не разозлилась, не отвесила резкое словечко, нет, наоборот, она согласилась!
— Ты права, дело в фанатизме. Только есть те, кто действительно глубоко и искренне верит, а есть те, кто этим пользуется. Это неправильно. В общем, я расскажу все, что знаю, но в ответ ты должна пообещать, что позволишь мне вернуться в храм.
— Я слушаю, — спокойным голосом произнесла Амалия и села на стоящей у стены стул, оставленный вчера царем Изяславом почти у самого входа.
Коротко взглянув на Аглаю, она невольно подивилась той пустоте, которую она ощущала по отношению к собственной матери, а ведь когда-то в далеком детстве, девочкой, она любила ее и уважала, хотя последнее правильнее было бы заменить, на «побаивалась».
— Мы хотели свергнуть царя Заряна, посадить на трон Алтею и начать мировую войну против отступников, — вкратце описала суть плана Аглая, и далее без наводящих вопросов, пояснила. — Заряна должны были признать невменяемым, сначала его пугали видениями галлюциногенных камней, а потом он должен был, точнее все должны были подумать, что он в страхе потерять власть и под действием помутненного рассудка казнил единственно возможную претендентку на престол, Анну Гарадину. Для этого девушку должны были похитить и обходным путем, чтобы сбить след, доставить в Тусктэмию. Потом Златан Кромин собирался рассказать о тайне, которую ему поведал царь Вячеслав перед смертью, что у него есть внебрачная дочь, Алтея. Я не знаю, правда ли она приходилась Вячеславу дочерью, вполне возможно, потому что ее мать была его любимой танцовщицей, и замуж она не выходила. Так вот Алтею должны были посадить на престол, естественно, она была бы лишь куклой, а управлять страной брался Златан Кромин. Потом Тусктэмия собиралась объявить войну всем, кто не признает власть Алина. И начать войну против отступников. Естественно не со всеми сразу, а по очереди, и первой в списке стояла Истмирра. Для этого нужно было показательное убийство. Убийство Гая Броснова, он отказался от слова Алина, отказался от миссии, которая была на него возложена, и за это он должен был понести ответственность.