Легенда о Чудограде. Книга первая. Властитель магии. Часть вторая. Союз пяти мужей

Шихматова Елена

Как там Сахаб?

Спал, когда я уходила.

Дан, а что случилось, как ты оказался там?

Я расскажу по пути, пойдем пока в лагерь, до вечера у меня есть время.

А что должно быть вечером?

Дан рассказал ей о том, что произошло, как он проснулся ночью от странного призыва, как нашел старый храм, как потом противостояние на уровне сознаний выкинуло его в Пограничный мир через ближайший вход и о том, кого он встретил там, внизу.

Но с кем ты сражался? Кто призвал тебя?

Они уже подошли к лагерю. За время его отсутствия Амалия наносила

сюда веток, огородив лагерь своеобразной стеной, а так же соорудила из веток и листьев две кровати, на одной из которых лежал Сахаб. Сев на край второй кровати Дан подобрал под себя ноги и тихо сказал.

Это был Алин Карон.

Что? Но как? Я не понимаю, ведь он давным-давно умер!

Умерло его тело, а свою душу он заключил в капсулу перемещения. Это магический механизм, создатель капсулы настраивает ее на поиск подходящей кандидатуры, а точнее на поиск для себя нового тела. Алин Карон хотел занять тело волшебника, чтобы наверняка довершить то, что начал. Обычно душа, запертая в капсуле не оставляет шансов для своей жертвы, и не будь я властителем магии, она бы завладела моим телом. Так что родственники у меня не ангелы.

То есть ты хочешь сказать, что Алин Карон твой предок?!

Да, а тот самый Демьян Собинов, потомков которого искал уничтожал храм, его сын. И знаешь, раз мы коснулись этой темы… Лиан о чем-нибудь спрашивал, ну по поводу того, что я… Или он ничего не говорил тебе?

Говорил, но я сказала ему, что пока лучше оставить все, как есть.

Хорошо, пусть все и остается так, как есть.

Но почему? Мне всегда казалось, ты хорошо относишься к нему.

Дан молчал с минуту, угрюмо глядя на золу от костра, потом наконец сказал.

И да, и нет. Понимаешь, с одной стороны я его ненавижу и убить хочу, а с другой стороны понимаю, что он изменился и таким, какой он есть сейчас, он мне даже нравится. Но вот скажи мне, он что не понимал, какими могут быть последствия. Письмо он ей написал! Надо же! Отвел душу и думать забыл о ней. Нет! — скрипнув зубами, зло произнес Дан. — Он виноват, он погубил ее, и я никогда не прощу ему этого! Никогда! Можешь считать меня злопамятным, и наверно, так оно и есть, но я не могу простить, не могу!

Немного помолчав, он продолжил.

Когда я все понял, то первой моей мыслью было, набить ему морду, но я не мог не отметить того, что он помог мне, просто по доброте душевной, и тогда я оказался в тупике. Простить не могу и принять тоже. Если ты заметила, когда я узнал, что Лиана арестовали, то я не больно-то кинулся выручать его. Ну да, я порылся в юридических справочниках и составил прошение Каллине, но я мог с этим прошением под прикрытием отряда городской стражи пойти сразу в тюрьму — никуда бы они не делись и выдали бы его. Но я не стал этого делать. Думаешь, основная причина — моя сознательность и желание сохранить мирные отношения с Храмом? Будь так, я бы не стал перечить Улепу Танееву и охотно принял бы его условия, — Дан поднял глаза и посмотрел на Амалию. — Ты считаешь меня ужасным?

Она подошла к нему и, обняв, тихо сказала.

Нет, не считаю. И окажись я на твоем месте, я бы, наверно, поступила также.

Последние слова Амалии краем уха слышал Сахаб, он проснулся, но, еще пребывая в сладкой полудреме, он не хотел вставать и мечтал о том, чтобы вновь заснуть. Однако пробуждение породило последние воспоминания, вспомнив, как его ранили, мальчик судорожно вздохнул и резко сел. Удивительно, но ничего не болело. И все бы ничего, если бы он не сидел на какой-то куче листьев и веток, а напротив него не сидели бы те самые люди из другого мира.

Тихо, тихо, — сказала Амалия, — мы не причиним тебе вреда.

Где я? Что происходит?

Ты на острове недалеко от вашей столицы. Прости, но нам пришлось забрать тебя, чтобы Дан, — Амалия указала на мужа, — мог вылечить тебя, дело в том, что тебя ранили.

Я… помню, — тихо ответил Сахаб, приложив руку к месту, куда вошла стрела, несмотря на то, что боли уже не было, тело прекрасно запомнило, где была рана, — но это сделали не вы… А мои подчиненные!..

Один из твоих солдат метил в меня, но из-за того, что меня защищает магия, стрела отклонилась в сторону и ранила тебя. И мы пытались вернуть тебя твоим людям, но они утверждают, что их патир умер, в твое исцеление они не верят.

Зато верят в то, что я вдохнул в тебя какую-то нечисть, — добавил Данислав, — и ты теперь — не ты, осталось лишь твое тело. Даже и не знаю, что теперь делать, если отпустим тебя к своим, боюсь, они убьют тебя. И тебе вряд ли удастся убедить их в том, что в твоем теле по-прежнему твоя душа.

Мальчик понуро опустил голову, он знал, что от тяжелых болезней и после серьезных ранений люди не выживают, но если все-таки выживают, то к ним потом все относятся с подозрением: в Союзе принято считать, что в человека, долго не приходящего в сознание, может вселиться злой дух и в силу своей ослабленности человек не может противостоять ему — дух побеждает и забирает тело. Все так, ему не поверят, чтобы он ни говорил в свою защиту. Но не только это тревожило сейчас Сахаба.

Я не хотел, чтобы те дети умерли, — тихо произнес мальчик. — Дядя сказал мне, что их нужно забрать на перевоспитание, потому что они не такие, как мы.

И внезапно для Дана и Амалии мальчик разрыдался. Не говоря ни слова, Амалия подошла к нему и, сев рядом, обняла. Мальчик постепенно затих, и потом, все еще периодически всхлипывая, хриплым голосом произнес.

Вы, вы помогли мне, хотя должны были бросить за то, что я сделал, за все, что я наговорил вам. Простите меня, я не хотел!

Крупные слезы вновь потекли из глаз мальчика. Подойдя к нему, Дан сел с другой стороны и, положив руку на плечо мальчика, сказал.

Я рад это слышать, и, надеюсь, ты будешь рад, узнав, что Мерцана, та девочка, жива, я исцелил ее.

Правда? — одними губами прошептал мальчик и с благодарностью посмотрел на Дана, который в свою очередь убедился в собственной правоте: люди везде одинаковы, и даже среди, казалось бы, отвратительного по своему укладу общества, есть добрые и отзывчивые люли, есть люди, способные, как Сахаб, понять и раскаяться в своих поступках.