Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак(Историко-приключенческие повести)

Щербак Владимир Александрович

Фабиан прошел сквозь причудливые ворота из китовых ребер, ступил на дорожку, выложенную вкопанными в землю позвонками морского исполина и окаймленную белыми ракушками. Все это он сделал сам, своими руками, когда Сергуньке исполнилось пять лет. Как радовался тогда его мальчуган!..

У дома Фабиан встретил гостей из Владивостока. Трое здоровенных жандармов, выпучив глаза, с уважением следили за действиями молодого долговязого господина, который, вооружившись громадной лупой, буквально пахал носом ископыченную землю во дворе. Заметив капитана,

он поднялся, отряхнул грязь с колен и подошел.

— Капитан Хук, если не ошибаюсь? Имею честь представиться: следователь Осмоловский! Мною обследовано место преступления. Я пришел к выводу, что злодеяние совершено пришлыми из-за границы разбойниками по кличке хунхузы…

— Это я знаю. Пропал мой сын Сергей, десяти лет, возможно, похищен бандитами. Прошу вас, заклинаю, найдите его!

— Мм… Это несколько затруднительно: у меня мало людей, и пребывание наше здесь, в Посьетском участке, весьма ограничено… Я вот о чем хотел спросить вас, господин капитан: не считаете ли вы странным то обстоятельство, что нападение совершено именно на вашу усадьбу, а не на ферму Яновского?

— О господи! Чистая случайность.

— Вы так думаете? Но, возможно, вы не знаете, что Мирослав Яновский государственный преступник, бывший каторжник. По всей видимости, у него имеются связи с инородцами, различного рода преступными элементами…

— Вон вы куда клоните!

— Да-с. Мы, конечно, предпримем необходимые меры для поимки разбойников и розыска вашего сына, но и вы, со своей стороны, обязаны нам помочь. Присмотритесь к этому господину с сомнительной репутацией и…

— Убирайтесь прочь, полицейская крыса!

— Что-с? — ошеломленно заморгав, спросил следователь.

— Я неясно выражаюсь по-русски? — процедил Фабиан и добавил короткую энергичную фразу на родном языке.

— Вы оскорбляете должностное лицо при исполнении… Вы ответите за это!

— Вон отсюда! — закричал капитан Хук, теряя обычное самообладание.

Полицейский поспешно отступил под защиту своих держиморд, бормоча себе под нос: «Проклятый чухонец [47] ! Видать, одного поля ягода с каторжником!» Не обращая на них внимания, Фабиан поднялся на крыльцо, со стесненным сердцем вошел в дом.

47

Оскорбительная кличка выходцев из Прибалтики и Финляндии в дореволюционной России.

Стараниями Татьяны Ивановны и работников с фермы Яновского здесь был наведен относительный порядок: вымыты полы и стены, вынесена в чулан порушенная мебель; трупы жены и слуг извлечены из подполья и похоронены за хутором.

С крышки люка был стерт издевательский знак — иероглиф-пожелание хозяину дома долголетия. Но рядом с крышкой, на полу белел сложенный конвертом листок бумаги. Фабиан машинально поднял его, развернул — и у него задрожали пальцы и перехватило

дыхание: в самодельном конверте лежала прядь волос — крепкий белый завиток. Это были волосы его сына Сергуньки!

Оправившись от волнений, Хук заметил, что листок тонкой рисовой бумаги, в который была вложена прядь, исписан иероглифами. Изящно начерпанные черной тушью, они, увы, были непостижимы для Фабиана, и он напрасно вглядывался в таинственные знаки, силясь узнать по ним что-либо о судьбе сына. Потрясенный такой необычной весточкой, капитан даже не удивился тому, как письмо попало в дом: и приборку здесь делали, и полицейские толклись…

«Мирослав знает по-китайски, — вспомнил капитан, — может быть, он уже вернулся».

Он поспешил к другу. Вбежав во двор, Фабиан увидел Яновского, запыленного и усталого, слезавшего с коня. Мирослав, так и не придумавший спасительной лжи, вздохнул и приготовился сказать горькую правду, но Хук его опередил, взволнованно воскликнув:

— Похитители прислали письмо! Вот, написано по-китайски! И прядь волос Сергуньки…

— Письмо, говорите? — оживился Яновский, явно обрадованный тем, что неприятный разговор откладывается. — Что ж, это уже кое-что… Пантелей, прими коня!

Мирослав передал поводья подбежавшему конюху, взял протянутый ему листок и, озабоченно сдвинув густые брови, отчего морщинка между ними стала резче, начал читать. Иногда он ненадолго задумывался, припоминая, очевидно, перевод того или иного слова.

— Вот мерзавцы! — потряс Мирослав кулаком, закончив чтение. — Какие негодяи!

— Что такое? — встревожился капитан Хук. — Чего они хотят? Денег?

— Да нет, это я так… Все в порядке. Произошла, как мы и предполагали, ошибка, к вам у них претензий нет. Очень скоро, может быть, даже завтра Сергунька будет дома.

— И это все? Но почему здесь так много написано? — с недоверием спросил Хук.

— Остальное гарнир. Типичные восточные извинения, сожаления… «Наша скорбь велика и глубока, как Янцзы!» И так далее в том же духе.

— Так что же мне делать?

— Ничего. Сидеть дома и ждать сына. Впрочем, вам, наверное, тяжело там оставаться одному… Хотите, ночуйте у нас?

— Нет, пойду к себе. Вдруг Сергунька ночью вернется… — Капитан подумал, говорить ли другу о визите жандармов.

— Ну, а как ваша поездка?

— Увы, дорогой капитан! Дружина наша оказалась далеко не хороброй: местные китайцы и корейцы все-таки очень боятся хунхузов… В общем, отказались выступить с нами против бандитов. Ну да оно теперь вроде и ни к чему: все разрешилось само собой.

Яновский сунул листок в карман.

— Идемте вечерять. Мы, кажется, уже сутки постимся.

— Спасибо, не хочу. Верните мне, пожалуйста, письмо.

— Зачем вам эта — в буквальном смысле — китайская грамота? Ведь вы не знаете языка!

— Ну просто… на память, — пробормотал первое, что пришло в голову, Фабиан, сам не зная, для чего ему понадобилось письмо.