Легенда о седьмой деве
Шрифт:
Меллиора заглянула в дыру. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте. Потом девочка вскрикнула. Я была уверена, что на какое-то мгновение она подумала, что я — призрак седьмой девственницы.
— Но… — начала Меллиора, — она…
Джонни просунул голову в отверстие. Повисла тишина, потом он пробормотал:
— Это всего лишь кто-то из деревенских детей.
— Осторожнее! Это может быть небезопасно! — Теперь я узнала голос. Он принадлежал Джастину Сент-Ларнстону, наследнику поместья. Он уже не мальчик, а молодой человек. Он приехал домой из университета на каникулы.
— Я
— Только не говорите, что та женщина все еще там! — послышался еще чей-то голос — я узнала и его. Это был Дик Кимбер, юноша из Довер-Хаус, который учился в Оксфорде вместе с молодым Джастином.
— Иди сюда и посмотри, — позвал Джонни.
Я плотно прижалась к стене, не зная, что было противнее — тот факт, что меня поймали, или то, как они на меня смотрели. «Кто-то из деревенских детей!» Да как он смеет?!
Появилось еще одно лицо — темное, увенчанное копной непослушных волос. Карие глаза смеялись.
— Это не дева, — заметил Дик Кимбер.
— А похожа, Ким? — спросил Джонни.
Теперь Джастин отпихнул их в сторону и заглянул внутрь. Он был очень высоким и худым.
— Кто это? — спросил он. Его голос звучал спокойно.
— Я — не «это», — заявила я. — Я — мисс Керенза Карли.
— Ты — девчонка из деревни, — сказал он. — Ты не имеешь права быть здесь. А теперь выбирайся оттуда.
Мне стало страшно. А вдруг он обвинит меня в незаконном проникновении в частные владения и потащит в дом, чтобы наказать за мой поступок? К тому же мне было стыдно показываться им на глаза в этом убогом платье из голландского полотна, из которого я давно выросла. Ноги у меня красивые, но босые и грязные. Стараясь быть такой же чистой, как благородные господа, я каждый вечер отмывала их в ручье, но обуть-то мне все равно было нечего…
— В чем дело? — требовательно спросил Дик Кимбер, которого они называли Ким. Я теперь всегда буду называть его для себя Кимом. — Почему ты не выходишь?
— Уйдите — тогда я вылезу, — ответила я.
Ким уже собирался залезть внутрь, когда Джастин окликнул его:
— Осторожнее, Ким. Ты можешь завалить всю стену!
Ким замер на месте.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Керенза Карли.
— Прекрасное имя. Но тебе лучше вылезти из ниши.
— Отойдите все отсюда.
— Дин-дон, колоколец. Керенза упала в колодец! — пропел Джонни.
— Кто ее туда запихнул? — продолжал Ким. — Это за какие такие грехи?
Они смеялись надо мной, наблюдая, как я выбираюсь из дыры, а затем, когда я готова была кинуться прочь, окружили со всех сторон. На какое-то мгновение я вспомнила о камнях, стоявших кольцом на лужайке, — это было такое же жуткое ощущение, как и то, что я испытала внутри стенной ниши. Они, разумеется, заметили разницу между нами. Мои черные волосы отливали синевой, а большие глаза на маленьком лице казались просто огромными. Кожа у меня гладкая, оливковая. Они все были такими чистенькими, такими культурными — даже Ким с его взъерошенной шевелюрой и смеющимися глазами.
У Меллиоры в тот момент был такой встревоженный взгляд, что я сразу поняла, что недооценила ее. Эта девочка была кроткой, но не глупой; и она гораздо лучше остальных понимала, что я тогда чувствовала.
— Тебе нечего бояться, Керенза, — мягко произнесла она.
— Разве? — возразил Джонни. — Мисс Керенза Карли обвиняется в нарушении границы чужих владений. Она поймана с поличным. И мы должны придумать для нее наказание.
Конечно, он меня просто дразнил. Он не собирался причинять мне никакого вреда. Джонни обратил внимание на мои длинные черные волосы, и я заметила, как его взгляд скользнул по оголенной коже, которая виднелась сквозь порванное на плече платье.
— Любопытство убивает не только кошек, — заметил Ким.
— Будь осторожнее, — велел Джастин, поворачиваясь ко мне. — Это было глупо. Разве ты не понимаешь, что карабкаться по недавно обрушившейся стене опасно? И потом, что ты здесь делаешь? — спросил он, однако не стал ждать ответа. — А теперь уходи отсюда… и чем скорее, тем лучше.
Я их всех ненавидела! Джастина — за его холодность и за то, что он разговаривал со мной так, словно я была одной из крестьян, которые жили на землях его отца. Джонни и Кима — за то, что дразнили меня, а Меллиору — за то, что она догадывалась о моих чувствах и жалела меня.
Я кинулась прочь, но когда добежала до калитки обнесенного стеной сада, остановилась, обернулась и посмотрела на них. Они все еще стояли полукругом и смотрели мне вслед. Но я уставилась только на Меллиору, которая выглядела взволнованной, — она явно беспокоилась обо мне.
Я высунула язык и услышала, как Джонни и Ким рассмеялись. Потом повернулась к ним спиной и помчалась домой.
Когда я вернулась, бабушка сидела возле дома; она часто сидела на солнышке, поставив скамейку у стены. Во рту у нее была неизменная трубка, и она, прикрыв глаза, словно улыбалась своим мыслям. Я рухнула рядом с ней и рассказала о том, что произошло. Она положила руку мне на голову — ей нравилось гладить мои волосы, которые были точно такими же, как у нее. Хотя бабушка была уже старой, волосы у нее по-прежнему оставались густыми и черными. Она тщательно ухаживала за ними, иногда заплетала в две толстые косы или собирала кверху, закалывая в узел. Люди говорили, что для женщины ее возраста очень необычно иметь такие волосы, — и бабушке Би это нравилось. Она гордилась своими волосами, ибо для нее они были своеобразным символом, как у Самсона. Я часто говорила ей об этом, и она всегда смеялась в ответ. Я знала, что она готовит специальный отвар, который каждый вечер втирает в волосы, а затем минут пять массирует кожу головы. Об этом никто не знал, кроме меня и Джо. Но Джо, наверное, даже не обращал на это внимания, так как всегда был слишком занят какой-нибудь птичкой или зверьком. Но я всегда наблюдала, как бабушка ухаживает за волосами. Она часто говорила мне:
— Я научу тебя заботиться о волосах, Керенза, и тогда до последнего дня жизни у тебя будет такая же голова, как у меня. — Но пока она мне так ничего и не объяснила. — Всему свое время, — добавляла она. — А если я внезапно умру, ты найдешь рецепт в кладовой.
Бабушка Би любила Джо и меня, и это было замечательно. Но еще замечательнее было ощущать, что я для нее ближе всех. Джо напоминал маленького домашнего питомца — мы любили его, заботились о нем, защищали. Но между мной и бабушкой была совершенно особая близость, о которой мы обе знали и которой были очень рады.