Легенда о Трех прекрасных принцессах
Шрифт:
Мохамед Левша разглядывал своих обворожительных дочерей с гордостью и одновременно с тревогой, ибо, восторгаясь их красотой, он вспоминал предсказанья астрологов.
– Целых три дочки, три дочки, - бормотал он про себя, - и все в брачном возрасте! Вот они - соблазнительные плоды Гесперид, уберечь их может только дракон!
Готовясь возвратиться в Гранаду, он выслал гонцов с приказанием, чтобы никто не смел выходить на дорогу, по которой ему предстояло проехать, и чтобы при приближении принцесс все двери и окна были наглухо заперты. Сделав это, он выехал во главе отряда, состоявшего из черных всадников страшного вида, облаченных в сверкающие доспехи.
Вслед за султаном на прекрасных белых лошадках, покрытых бархатными, расшитыми золотом, волочащимися по земле попонами, ехали закутанные в покрывала принцессы. Удила и стремена у лошадок были из золота, на шелковых поводьях сверкал жемчуг и драгоценные камни. Лошадки были увешаны маленькими серебряными бубенчиками, мелодично звеневшими, когда они шли легкою иноходью. И горе тому несчастному, который, заслышав звон бубенцов, замешкается на проезжей дороге, - страже было приказано беспощадно рубить такого.
Кавалькада приближалась уже к Гранаде, когда на берегах Хениля ей встретился небольшой отряд мавров, сопровождавший нескольких пленных. Солдаты не успели сойти с дороги и незамедлительно пали ниц, приказав пленникам последовать их примеру. Среди пленных находились те самые кавалеры, которых принцессы видели из окна павильона. Они или не поняли приказания, или были слишком горды, чтобы ему подчиниться: стоя во весь рост, разглядывали они приближавшихся всадников.
Султан возгорелся гневом и пришел в ярость при виде столь дерзкого ослушания. Обнажив ятаган и погнав коня, он готовился уже своей левой рукою нанести удар, который мог оказаться роковым, по крайней мере, для одного из дерзновенных зевак, но его окружили принцессы и стали молить о прощении пленников; даже робкая Сорааида - и та поборола свою застенчивость и обрела красноречие. Мохамед застыл с поднятым ятаганом, и как раз в этот момент к его ногам пал начальник отряда.
– Да не свершит ваше величество, - сказал он, - деяния, которое может причинить большие неприятности государству. Эти трое - храбрые и благородные испанские рыцари, которые были захвачены в битве, они сражались как львы. Они - знатного происхождения и могут внести весьма значительный выкуп.
– Довольно! - сказал султан. - Я оставлю им жизнь, но покараю за дерзость; поместить их в Алые башни и приставить к тяжелым работам!
Мохамед и на этот раз взялся за дело не с того конца, с которого следовало. Во время суматохи покрывала трех прекрасных принцесс были откинуты назад, их лица открылись, и во всей своей ослепительности обнаружилась их красота. Затянув объяснение по поводу происшедшего, султан предоставил их красоте достаточно времени, чтобы произвести на испанцев должное впечатление. В те дни влюблялись гораздо стремительнее, чем ныне, как об этом свидетельствуют решительно все старинные повести, - и поэтому не удивительно, что сердца трех кавалеров были окончательно пленены, тем более что к их восхищению присоединялась еще благодарность. Несколько странно, но тем не менее положительно верно, что каждый из них восхитился именно тою красавицей, к которой остались равнодушны его товарищи. Что касается принцесс, то их еще больше, чем прежде, поразило мужество пленников, и они запечатлели в сердцах все, что слышали об их доблести и знатном происхождении.
Кавалькада двинулась дальше; принцессы задумчиво ехали на своих позвякивающих бубенчиками лошадках; время от времени они оборачивались и украдкой поглядывали на пленников, тогда как эти последние продолжали свой путь в назначенные им Алые башни.
Приготовленные принцессам покои были так изысканно утонченны, как только можно себе представить. Они находились в башне, возвышавшейся несколько в стороне от основного дворца Альгамбры, но соединенной с ним главной оборонительною стеной, окружавшей вершину горы. Их окна с одной стороны выходили на внутренний двор крепости, где у подножия башни был разбит небольшой сад, в котором произрастали редкостнейшие цветы. С другой стороны из их комнат открывался вид на глубокий овраг, отделявший угодья Альгамбры от угодий Хенералифе. Внутри башня была разделена на небольшие сказочно роскошные комнатки, прелестно отделанные в воздушном арабском стиле, с выходом в высокий сводчатый зал, потолок которого поднимался почти вровень с вершиною башни. Стены и покрытие зала были украшены росписью и резьбой, сверкали позолотой и яркими красками. На мраморном полу посреди зала был сооружен алебастровый фонтан, обсаженный благоухающими кустами и чудеснейшими цветами, бивший струею воды, которая охлаждала все помещение и навевала дремоту своим журчанием. Вдоль стен висели клетки из серебряной и золотой проволоки, в которых сладчайшими голосами распевали птицы с редкостным оперением.
Находясь в Садобренье, принцессы, согласно донесениям Кадиги, были неизменно веселыми и жизнерадостными, и султан ожидал, что они придут в восхищение от Альгамбры. Однако, к его изумлению, они начали чахнуть, грустить и выражать неудовольствие по поводу всего, что их окружало. Цветы казались им лишенными аромата, песнь соловья мешала им спать по ночам, а алебастровый фонтан раздражал их своим вечным, с утра до ночи и с ночи до утра, журчаньем и плеском.
Султана, обладавшего крутым и деспотическим нравом, сначала по этому случаю охватило негодование, но затем он вспомнил, что его дочери достигли того возраста, когда девушка развивается в женщину, ее желания возрастают и она становится более требовательной.
– Они больше не дети, - сказал он себе, - они превратились в женщин и нуждаются в развлечениях, подобающих их полу и возрасту.
По этой причине он обложил данью всех портных, ювелиров, золотых и серебряных дел мастеров гранадского Сакатина - и на принцесс, как из рога изобилия, посыпались шелковые, парчовые, шитые золотом и серебром платья, кашемировые шали, ожерелья из жемчуга и алмазов, кольца, браслеты, золотые обручи для ног и все что только ни есть драгоценного.
Ничто, однако, не помогало; среди всей этой роскоши принцессы продолжали бледнеть и вянуть, уподобляясь трем поблекшим бутонам роз, поникшим на общем стебле. Султан не на шутку встревожился. Вообще говоря, он имел похвальную привычку доверять лишь собственным мнениям и поэтому никогда ни с кем не делился своими тревогами. "Впрочем, - подумал он, - капризы и прихоти трех девиц брачного возраста способны поставить в тупик даже самый проницательный ум", - и по этой причине впервые в жизни решил прибегнуть к чужому совету.
Лицо, к которому он обратился, была многоопытная дуэнья.
– Я знаю, Кадига, - молвил султан, - ты - одна из наиболее благоразумных женщин на свете, я знаю также, что ты вместе с тем - одна из наиболее заслуживающих доверия, поэтому-то я и приставил тебя к моим дочерям. Но отцовская осторожность в отношении лиц, на которых полагаешься в таком щекотливом деле, никогда не бывает излишней или чрезмерной. Я хочу, чтобы ты выяснила причину таинственного недуга, который точит и изнуряет принцесс, и придумала средство возвратить им здоровье и веселое расположение духа.
Кадига взялась выполнить повеление. И действительно, она знала о болезни принцесс гораздо больше, чем они сами. Тем не менее, запершись с ними наедине, она сделала попытку добиться их откровенности.
– В чем причина, милые дети, - сказала она, - что в таком чудесном месте, где вы располагаете решительно всем, чего только может пожелать сердце, вас гложут печаль и уныние?
Принцессы окинули равнодушным взглядом свои апартаменты и вздохнули.
– Быть может, вам чего-нибудь хочется? Не достать ли вам знаменитого попугая, говорящего решительно на всех языках и приводящего в восхищенье Гранаду?
– Фи, мерзость! - воскликнула принцесса Саида. - Ужасная, крикливая птица, лопочущая слова, лишенные всякого смысла; надо быть совершенно безмозглым, чтобы выносить подобную дребедень.
– В таком случае не послать ли за обезьяной с гибралтарской скалы; уж она, по крайней мере, доставит вам развлечение своими ужимками?
– Обезьяна? Фу! - возмутилась на этот раз Сораида. - Ведь она отвратительное подобие человека. Ненавижу этих противных животных!
– А что вы скажете о Каземе, знаменитом черном певце султанского сераля в Марокко? Говорят, что его голос столь же высок и тонок, как голоса женщин.