Шрифт:
Пролог
Ясное весеннее солнце отражалось от наконечников копий, блистало в зерцалах щитов. Многотысячная армия неторопливой стальной змеей ползла по древней дороге, проложенной в незапамятные времена. Налетавший порой ветер развевал знамена, с вышитым на них свирепым медведем. Воедино сплетались конский гомон и людской говор.
Русоволосый статный мужчина, облаченный в тяжелые панцирные латы, ехал во главе войска, окруженный знаменосцами и герольдами. Он был молод, и в глазах его, упрямо разгораясь, блистал огонь войны. Сильные пальцы то и дело касались рукоятки меча.
— Будет славная драка, —
— Это уж непременно, — кивнул его спутник. Был он так же молод, как и Хендрик, и ехал по правую руку от него. — Настала пора поквитаться с Клиффом за все, — у говорившего были платиновые, белее снега волосы, а черты лица выдавали эльфийскую кровь.
— Добрые слова, — согласился Хендрик. — Не знаю, чтоб я делал без тебя, Гилмор. Слушал бы занудные речи твоего младшего брата.
Полуэльф усмехнулся:
— Ты бы казнил его в первый же день, я уверен. Эдварда сложно терпеть слишком долго.
— Это уж верно. Сколько он отговаривал меня от этого похода! Я думал, прикажу отрубить ему голову, и запущу ею в сторону гарландских рубежей. Как же осточертел весь этот благоразумный вздор, — Хендрик скривился.
Была середина весны, и Хендрик Грейдан, лишь недавно увенчанный короной эринландских королей, выступил войной против сопредельного государства Гарланд. Много лет уже Эринланд и Гарланд пребывали в затяжной вражде, тянувшейся не меньше столетия, и настало время, сказал Хендрик, покончить с врагом навсегда. Решение короля горячо поддержал Гилмор Фэринтайн, его кузен и наследник, сопровождавший его сейчас. А вот младший брат Гилмора, сэр Эдвард, долго пытался остудить воинственный пыл Хендрика, уверяя, что неприятельская армия сейчас сильнее, и война с Гарландом неминуемо приведет к поражению. Хендрик обозвал сэра Эдварда трусом и не пожелал даже слушать.
— Ты мой лучший союзник во всем, Гилмор, — сказал Хендрик кузену, отгоняя дурные мысли. — Если Кэмерон не родит мне сына или если я погибну в предстоящем сражении — клянусь небесами, ты станешь достойным государем.
— Не стану, — ответил Гилмор. — Я имею в виду, не стану потому, что никто из нас не погибнет в этом бою. Ни я, ни ты, ни даже Эдвард, я надеюсь на это.
— Ну, по поводу смерти Эдварда я бы особо не горевал, — признался король. — Но и в самом деле, зачем нам лишние смерти в своих рядах? Пусть лучше умирают наши враги.
Хендрик немного помолчал, глядя куда-то вдаль, словно старался заглянуть за вечно ускользающую линию горизонта.
— Скажи мне, брат мой Гилмор, — промолвил король наконец, — мы же останемся для потомков героями, славу которых будут воспевать менестрели?
— Непременно останемся, — пообещал Гилмор Фэринтайн. — Мы храбры и отважны, а следовательно, кем нам еще быть, помимо героев?
— Надеюсь на это, — пробормотал Хендрик. — Что ж, тогда вперед! Поехали к славе, что не померкнет веками, — и он пришпорил коня, отправляя его в лихую скачку. Гилмор немного поколебался, а затем последовал за ним.
Как показало время, честолюбивым замыслам эринландского владыки не суждено было сбыться. Начатый им поход кончился для Хендрика сокрушительным разгромом и гибелью половины собранного им войска. Эринландская армия, как и предвещал сэр Эдвард, была вдребезги разбита. В середине лета был подписан мирный договор, согласно которому Хендрик уступал Клиффу Рэдгару, королю Гарланда, часть собственных приграничных графств. Также он отсылал победителю богатые дары — золото, оружие и меха.
Оба короля, Хендрик и Клифф, встретились на мосту над рекой Твейн. Говорили, что Хендрик Эринландский явился на встречу, будучи мрачнее тучи, однако на словах оставался учтив с победителем. Он даже поклялся тому в вечной дружбе.
Молодой и гордый, Хендрик чувствовал в тот день, что весь мир обратился против него. Вместо славы героя он обрел славу короля, проигравшего свою первую войну.
Ибо за две недели до тех переговоров на реке Твейн состоялась битва. То было последнее сражение, оказавшееся решающим. Шло оно четыре дня. В начале каждого из этих четырех дней и в его же конце небо плакало кровью, глядя на поле боя. Кто-то из сражавшихся в той битве совершил немало подвигов и погиб, как герой. Кто-то просто погиб. Наверно, окажись здесь менестрели, они бы назвали эту битву великой. Но менестрелей здесь не было. Только солнце, бьющее сквозь дыры в знаменах, да бурлящее на каждом шагу густое людское варево — что-то кричащее, неспокойное, безумное.
Когда много дней спустя король Клифф обнимал при встрече короля Хендрика, у последнего едва не треснули ребра. «Не приводи больше своих людей, — сказал Клифф Хендрику так тихо, что лишь они двое и слышали эти слова, — не приводи больше своих людей, иначе тебе некем будет править». Но об этом Хендрик не рассказал никому — ни боевым товарищам, ни священнику на исповеди, ни любимой жене, которой обычно доверял все свои тайны.
Поредевшее войско возвратилось назад. Высоких лордов ждали их жены и подрастающие сыновья, рыцарей помоложе ждали соскучившиеся за вышиванием невесты, да и простых воинов, наверное, тоже кто-нибудь да ждал. А не вернувшимся с войны — вечная память. Вот только памятью не будет сыт даже мертвый.
Настала осень, и вышло так, что вслед за живыми в стольный город явился кое-кто из мертвецов.
Глава первая
Бесприютный странник возвращался домой. Заканчивался последний день его долгого путешествия. Поднялся он еще затемно — растолкал трактирщика, потребовал сготовить завтрак, перекусил и вскоре после того пустился в дорогу. Ехал шагом, не торопясь. Временами дремал в седле. Мимо проезжали повозки — проплывали, словно рыбы, плывущие в морских глубинах. Утром накрапывал дождик, пришлось завернуться в плащ и накинуть капюшон. Был шестой день октября. Уже минул Мабон, с его кострами в полях и опавшими листьями, но до Самайна оставались еще три недели. Смутное время. Время, когда тени удлиняются и крепнут.
Сейчас этот угрюмый, немного сонный всадник называл себя именем Гэрис. Сэр Гэрис, если вдаваться в подробности. Это не было его настоящим именем — но мы будем называть героя нашего повествования именно так, по крайней мере до поры до времени. На вид ему было меньше, чем три десятка зим, но огрубевшая обветренная кожа лица, щетина по щекам и жесткий взгляд делали его старше. Челюсть у него была крепкая, волосы густые и черные, плечи широкие, а руки могучие. Эти руки привыкли обращаться с копьем и мечом.