Легенда о Золотой Бабе
Шрифт:
— Идет... — чуть слышно сказала я и пошла к выходу.
Ох, и ругала я себя по дороге домой (я сошла остановкой раньше)! Как это у меня вырвалось это «идет»! Ведь он будет ждать. А я... конечно, я не пойду. Зачем мне это?
К «Уралу» я, конечно, не пошла.
12 февраля. 12 ч. 05 м.
Скоро начнет темнеть. Почти час стояла на пригорке и до рези в глазах всматривалась в мутно-белый горизонт, в зубчатую вершину той горы, как будто на таком расстоянии можно увидеть человека!
Скорее бы! Буду пока писать — все-таки отвлекаешься...
...На свидание я тогда не пошла. И хорошо сделала. Больше мы не встречались. Хотя иногда мне казалось, будто я встречаю его взгляд то в фойе театра, то на институтском вечере, то на улице в толпе. Но, может быть, это только казалось.
А вот теперь он здесь.
— Очень рад встрече с вами, — сказал он просто и, по-моему, даже с сожалением.
— А как вы оказались здесь? — спросила я, оправившись от смущения.
— Иду штурмовать одну вершинку. Давно не бродяжил. Взял небольшой отпуск — и сюда.
— Какую вершинку?
— Да вот, — кивнул он головой в окно. — Говорят, что ее зовут Шаманихой, хотя на карте этого имени нет. На нее, кажется, никто еще не подымался.
— Один? — удивилась я.
— Один.
Мы помолчали. Я стала надевать рукавички.
— А вы? — спросил наконец он, словно для того, чтобы остановить меня.
— А мы домой, — и чуть не улыбнулась, увидев, как вытянулось его лицо.
— Вы уже были там... на Шаманихе? — спросил он обеспокоенно.
Мне хотелось смеяться: ну что его так беспокоит это?
— Нет, но будем, — соврала я.
— Ах, вот как! — криво улыбнулся он. — Значит, соперники? Ну, я вас, пожалуй, опережу. Я не люблю быть вторым. Кстати... я не забыл: завтра ваш день рождения. И я посвящу это восхождение вам, как первооткрыватель могу назвать вершину вашим именем и оставить об этом записку в банке. Гора Фаины! Фаина гора! Это неплохо звучит.
Я вспыхнула:
— Идти на гору вы можете когда хотите, только, пожалуйста, не впутывайте сюда меня!
— Ну вот, вы уж и рассердились. А зачем? Разве я хочу вам дурного?
Мне показалось, что я и вправду зря погорячилась. Имени моего ни вершине, ни мне не надо, но грубить, конечно, тоже незачем. И уже мягче я сказала:
— Пожалуйста, не делайте этого. Мне будет неприятно. К тому же вы не успеете отдохнуть перед трудным восхождением — позади у вас была такая дорога. И еще — надо подготовиться: разведать подходы, порасспросить людей. Нельзя же так поспешно, недаром на эту вершину никто не ходит.
— Ну, это все выполнимо. А коль не хотите, чтоб гора звалась вашим именем, я назову ее иначе — гора Рождения. Это тоже здорово звучит.
Я пожала плечами. Он между тем о чем-то думал. И, когда я взялась за скобку двери, встал мне навстречу.
— Однако позвольте мне все же подарить вам что-нибудь ко дню рождения. Вот хотя бы это... — И он достал из рюкзака компас. Точь-в-точь такой, как у нашего Петра, наручный. Красивый, удобный, со светящимися стрелками — его гордость.
— Нет, что вы, не нужно, — испугалась я. — Да и как же вы сами обойдетесь?
— У меня есть другой. Вот... — и он показал руку. — А это заветный. Он прошел со мной много тысяч километров в разных краях. И стал уже моим талисманом. На нем — даты самых важных и результативных моих походов. Возьмите, пожалуйста!
— Нет, нет! Ни в коем случае. Прощайте! — И я побежала к двери.
Он догнал меня и сунул компас в мой карман.
— Возьмите, прошу вас! Если не хотите, выбросите сами.
Я убежала.
12 февраля. 13 ч. 10 м.
Время, время! Стрелки — как примерзли... Ребята поели и легли в углу. Василек включил свой карманный приемник, и все слушают детскую передачу. Я есть не могу. Сашин «беф» стынет в котелке.
Как было дальше?
Вернувшись, я так и не смогла выбрать момент, чтобы рассказать о встрече Тиме или ребятам. Компас жег мне карман. Но и выбросить его я почему-то не могла.
Пообедав и отдохнув, мы вышли в путь и через несколько часов были в лесной избушке — там, где я сейчас пишу.
Дорога выдалась нелегкой. Вьюжило, снежные вихорьки, неожиданно бросаясь в лицо, ломали ритм хода, стесняли дыхание. Порядочно сил отнял и подъем — хотя и пологий, но затяжной, на водораздел двух речушек, вытекавших из отрогов Шаманихи. Так что едва успели запасти дров, приготовить чай и разогреть тушенку, как все начали клевать носами. Тимофей развернул было карту и приготовился рассказать что-то интересное:
— А у меня сюрприз... — Но, оглядев усталые физиономии ребят, только улыбнулся.
«Военный совет» решили перенести на утро.
— Тем более, что завтра у нас будут новорожденные, — заявил больше всех любивший поспать Василек.
Этакая высокая, костистая орясина, а спит, как сурок!
Несмотря на усталость, я долго не могла уснуть и ворочалась в своем спальном мешке.
Да, завтра я «новорожденная». Как я любила всегда этот день! Задолго начинала ждать его, хотя в общем-то ничем особенным он не отличался: мама стряпала мой любимый пирог с картошкой, отец, перед тем как сесть обедать, доставал из кармана скромный подарок, потом выпивал стопку водки и, крякнув, трепал меня по щеке:
— Расти большая, доча! По возможности умная...
Это повторялось каждый год, но каждый раз я счастливо улыбалась — и маленькая, и большая — и говорила отцу: «Спасибо, папа».
Дедушка свой подарок обязательно ставил у кровати, так, чтобы, открыв утром глаза, непременно увидела его первым. Обычно это была какая-нибудь самоделка: маленький, искусно сплетенный лапоток, забавный человечек из шишек и проволоки, корзиночка-плетенка из ивняка... А сам сидит в другой комнате и смотрит в открытую дверь — какое впечатление произведет подарок... Милый, усатый мой дед!