Легенда об Эльфийской Погибели
Шрифт:
Завершающей традицией стал Танец Огней. Невероятно красивое зрелище, по размаху достойное лучших торжеств, но тесно связанное с самым грустным из них. Гости разошлись в стороны, и в середине площади возникла фигура Лианны. Она вновь была молода и чарующа; красное золото ее кудрей виделось мне самым ярким пламенем церемонии. Простой народ, разумеется, сжигал тела умерших – из соображений чистоты и экономии. Знать же имела возможность хоронить тела членов семьи в специальных гробницах, которые, вероятно, спустя годы станут оплотом легенд и слухов, и королевская семья Греи не была исключением – под эти цели
Лианна умело жонглировала огненными шарами, изящно двигаясь в такт играющей музыке, но лицо ее было полно скорби и отчаяния. Каждый раз, когда искры взмывали в воздух, по толпе проносились испуганные вздохи, но никто не выражал восторга мастерством друида: настолько сильна была горечь потери. С каждой потухающей искрой на улицах становилось темнее, и к моменту наступления кромешной тьмы лишь по щекам самых стойких не прокатилось слезы. Я в их число не вошел.
Весь следующий день атмосфера в замке давила на меня. От нее нельзя было скрыться ни в садах – их как раз приводили в порядок, – ни в тренировочном зале – там стража репетировала праздничный марш, – ни в библиотеке, где местные писари уже вносили известия о смерти короля и свадьбе принцессы в родословные книги. В покоях был слышен шум коридоров, в городе и вовсе творилось сумасшествие. Единственным местом, где можно было укрыться, оказалась башня; мой выбор пал на дорогую сердцу восточную.
До свадьбы оставалось четыре дня.
Я много думал о подслушанном разговоре, но не мог подойти к лисице, чтобы обсудить его, ведь тогда пришлось бы признаться, что я сную по коридорам, как крыса, влезая во все, что меня не касается, хоть это и было прямой и единственной целью моего пребывания при дворе.
При дворе, где уже негласно приняли нового правителя. Знать и чиновники радостно распахнули объятия, принимая под свое крыло белокурую принцессу, давным-давно захватившую их умы. Я не видел ответной радости на ее лице; она жаждала власти, но выглядела так, будто ее вынудили взойти на престол. Сапфировые глаза не горели, когда очередной советник падал на колени, принося ей клятву верности, – в них тлел огонек скуки и усталости. Престол будто бы успел наскучить ей. Не так сладок запретный плод, как предвкушение момента, когда ты сможешь его заполучить.
Впрочем, уверен, она еще распробует нектар правления. Несмотря на внешнюю незаинтересованность, за последние дни из разных уст я услышал о нескольких распоряжениях, из которых больше всего меня насторожили указы военной направленности. Минерва поручила расширить казармы, и без того разросшиеся в связи с прибытием куорианских солдат, и велела немедленно созвать на обучение всех юношей из города и окрестностей – Вильсдена, Аскода, Сэдбери и Лартона. Ни единому члену совета не было известно, к какой битве готовилась принцесса, но задавать вопросы никто не решался; все слепо, будто овцы по воле подгоняющей их собаки, выполняли данные им приказы. Стоял ли за собакой пастух – еще один важный вопрос,
Город из окна башни выглядел завораживающе. Лето выдалось теплым и влажным, и урожай Греи был богат как никогда. Куда ни глянь – обязательно увидишь цветочника, спешащего на дворцовый праздник. Крыши домов украшали тканями в цветах двух соединяющихся династий – смотрелись вместе они так же гармонично, как и, по мнению многих, будущие супруги – и разнообразными самодельными гирляндами из тканей и цветов. Предстоящее торжество вдохновляло народ и находило ему занятие, позволяя забыть о горестях и потерях, о болях и муках.
– Все так счастливы, – прозвучало из-за спины.
Я стоял, наполовину высунувшись в окно, вдыхая запах кипящей жизни города. Теплые руки обвили мою талию, голова опустилась на спину. Я не смел пошевельнуться; мне давно не удавалось почувствовать лисицу так близко.
– Мне даже стыдно, что я не поддерживаю их в этом.
– Для них это музыка и танцы, – возразил я. – Их судьбы не вершатся у алтаря.
– А как по мне – вершатся.
Я не ответил. Лисица глубоко вздохнула и поерзала, будто устраиваясь на любимом месте. Ее волосы щекотали мою кожу, и я чувствовал ее дыхание сквозь тонкую ткань рубашки. Пальцы ее впивались мне в ребра, так крепко, будто подует ветер – и я улечу в окно, оставив ее справляться со всем в одиночестве.
– Я знала, что ты тоже сбежишь сюда.
– Разве тебя не занимают примерками платья и дегустацией тортов?
– Занимают, – протянула она. – Но не ты один умеешь быстро бегать.
Я слегка подался назад, намекая, что хочу выпрямиться; Ариадна тут же меня отпустила. Обернувшись, я онемел; казалось, взору предстал отблеск прошлого. Кожа лисицы сияла, вновь покрытая легким загаром и румянцем; простое бежевое платье наконец-то не сдавливало ее ребра корсетом; серые глаза сверкали, будто танцующее на гранях драгоценного камня солнце. Губы застыли в легкой улыбке, отпечатывая ямочку на правой щеке. Она выглядела так, будто снова была свободной: все ее существо кричало об этом, и душа ее пела, заглушая городской шум.
Лисица стояла совсем рядом; в долю секунды моя ладонь оказалась у ее щеки. Она прижалась к ней, будто истосковавшись по нежности, и блаженно прикрыла глаза. По телу прокатилась дрожь. Почему самые важные моменты случаются так внезапно? Впрочем, будь они запланированы, не были бы так важны.
– Ты позволишь?
Ариадна молча кивнула. Мое лицо было в сантиметрах от ее; горячее дыхание ласкало кожу. Пришлось нагнуться, чтобы дотянуться до ее губ; смотря издалека, я совсем забывал о разнице в росте. Глаза закрылись сами по себе, предвкушая сладостную негу, и наши губы слились воедино.
Оказалось, я давно и отчаянно мечтал об этом, хоть и отказывался себе в этом признаться. Вкус этого чувства не сравним ни с чем, что мне доводилось вкушать; внушенное Минервой влечение не стоило и секунды касания губ лисицы. Меня накрыло волной невероятного счастья. Думалось, что время остановилось: не сновали по коридорам слуги, не хлопотали горожане, не дымила печь на кухне – двигались лишь мы, забывая о необходимости дышать. Моя рука на ее щеке, ее тяжело вздымающаяся грудь, два яростно бьющихся сердца – и ничего вокруг.