Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
— Куда ж ты? — спросила она.
— Принарядиться, — ответил он.
— Иди, — сказала она.
Она села на скамейку у входа, и управляющий рядом с ней. Она хотела поболтать с Неле, но Неле не отвечала ей: Неле ревновала.
Уленшпигель вернулся вымытый, в плисовой куртке. В своем воскресном наряде этот шельмец выглядел весьма недурно.
— Ты в самом деле пойдешь с этой красивой дамой? — спросила Неле.
— Я сейчас вернусь, — ответил Уленшпигель.
— А не пойти ли мне вместо тебя? — предложила Неле.
— Нет, очень грязно на дороге.
— Почему, — спросила дама гневно и тоже ревниво, — почему ты, девочка, хочешь помешать ему пойти со мной?
Неле ничего не ответила, но крупные слезы показались в ее глазах, и она сердито и тоскливо посмотрела на даму.
Они отправились вчетвером: дама, точно королева, сидевшая на своем белом коне, покрытом черной бархатной попоной, управляющий, толстое брюхо которого вздрагивало при каждом шаге, Уленшпигель, который вел белого коня под уздцы, и рядом с ним Титус Бибулус с гордо поднятым хвостом».
Так ехали и шествовали они некоторое время. Но Уленшпигелю было не по себе. Безмолвный, как рыба, он вдыхал еле уловимый запах бензоя [14] , шедший от дамы, и бросал украдкой взгляды на сбрую с металлическим убором, на драгоценные украшения, а также на нежное лицо, открытую грудь, блестящие глаза и волосы, сверкавшие на солнце, точно золотой чепец.
— Почему ты все молчишь, мальчик? — спросила она.
Он ничего не ответил.
— Не так уж ты косноязычен, чтобы не выполнить поручение?
14
Бензой — ароматное вещество из смолы бензоевого дерева.
— Смотря какое, — сказал он.
— Отсюда я поеду одна, а ты пойдешь обратно, знаешь, в Коолькерке, и там передашь от меня одному господину в черно-красной одежде, чтобы он не ждал меня сегодня, а в воскресенье в десять часов вечера пришел бы ко мне в замок через потайной ход.
— Не пойду! — сказал Уленшпигель.
— Почему?
— Не пойду! — повторил он.
— Чего ты взбесился, петушок сердитый?
— Не пойду! — твердил Уленшпигель.
— А если я заплачу тебе флорин?
— Нет.
— Дукат?
— Нет.
— Червонец?
— Нет, — повторил он. — Хотя, — прибавил он, — на такие вещи я смотрю много охотнее, чем на ракушки в кошеле матери.
Дама засмеялась и вдруг закричала:
— Я потеряла мою дорогую, парчевую сумку, вышитую жемчугом! Еще в Дамме она висела у меня на поясе.
Уленшпигель не шевельнулся, управляющий же всполошился:
— Сударыня, не посылайте этого проходимца, а то вы никогда не увидите своей сумки.
— Кто же пойдет за ней? — спросила она.
— Придется мне не пожалеть своей старости.
И он поспешил обратно.
Полуденная жара была невыносима, кругом было безлюдно. Уленшпигель снял безмолвно свою праздничную куртку и расстелил ее в тени ивы, чтобы дама могла сесть, не боясь сырой травы. И он стоял подле нее, вздыхая.
Она взглянула на него и почувствовала жалость к робкому мальчику. Поэтому она спросила его, не устал ли он стоять на своих молодых ногах. Он не сказал ни слова, и когда он стал падать подле нее, она поддержала его, привлекла к своей обнаженной груди, и там он остался с такой радостью, что ей показалось бесчеловечным приказать ему искать себе другое изголовье.
Между тем возвратился управляющий с известием, что нигде не мог найти сумки.
— Да вот она, — ответила дама, — я нашла ее, сходя с коня: падая, она зацепилась за стремя. А теперь, — обратилась она к Уленшпигелю, — веди нас прямо в Дюдзееле и скажи мне, как тебя зовут.
— Я ношу имя святого Тильберта, и имя это значит: быстрый в погоне за прекрасными вещами; отца моего зовут Клаас, по прозвищу я Уленшпигель, то-есть ваше зеркало. Если вы, ваша милость, взглянете в это зеркало, вы увидите, что во всей Фландрии нет цветка, равного прелестью вашей благоуханной красоте.
Дама покраснела от удовольствия и не рассердилась на Уленшпигеля. А Сооткин и Неле проплакали все время его долгого отсутствия.
Вернувшись из Дюдзееле, Уленшпигель при входе в город прежде всего увидел Неле. Прислонившись к стене, она ощипывала гроздь черного винограда, и ягоды, конечно, освежали и услаждали ее, но это удовольствие не проявлялось ни в чем. Наоборот, она, видимо, была не в духе и сердито отрывала одну виноградину за другой. Так явно было ее страдание и на лице ее написана была такая забота и печаль, что Уленшпигель, охваченный ласковым состраданием, приблизился к ней сзади и нежно поцеловал ее в шею. Но в ответ он получил яростную оплеуху.
— И все-таки я ничего не понимаю, — сказал Уленшпигель.
Она залилась слезами.
— Хочешь изобразить фонтан у городской заставы, Неле? — сказал он.
— Убирайся! — вскрикнула она.
— Не могу убраться, пока ты так плачешь, девочка!
— Я не девочка, и я не плачу.
— О нет, ты не плачешь, — только вода льется из твоих глаз.
— Уйди от меня.
— Не уйду.
И дрожащими руками она теребила мокрый передник, по которому градом катились слезы.
— Неле, — спросил Уленшпигель, — погода скоро переменится?
И он с нежной улыбкой смотрел на нее.
— Не все ли тебе равно?
— Значит, не все равно: в хорошую погоду нет дождя.
— Убирайся к барыне в парче, ей с тобой весело.
На это он запел:
Я гляжу — подружка плачет. И меня тоска взяла. Смех ее мне слаще меда, Но и слезы — жемчуг. Значит, Мне она всегда мила, — И в слезах… Но неужели Долго будем мы грустить? Ставлю кружку — так и быть, Если улыбнется Неле! [15]15
Песни в тексте даны в переводе Т. Суровцевой.