Легенда

Моя мама считает, что я погиб.

Конечно же это не так, но я никогда не смогу рассказать ей об этом.

По меньшей мере дважды в месяц я вижу свое лицо на огромных экранах, разбросанных по центральному Лос-Анджелесу. И смотрится оно там абсолютно неуместно. Обычно Конгресс разрешает показывать на экранах лишь благостные картинки: улыбающихся под искусственно-голубым небом детей, туристов на фоне затопленных руин Золотых Ворот, [1] антиколониальную пропаганду и неоново-яркие рекламы компаний.

И вот появляюсь я. Во всей своей красе.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ ФБР

Федеральный номер: 462178-3233

ДЭЙ

Анархист. Обвиняется в нападении, краже и порче государственного имущества.

200 тысяч республиканских долларов за информацию о преступнике.

Моя фотография в этих репортажах всегда разная. То это парень с кожей карамельного цвета, моноклем и густой копной медных кудряшек. То бледнокожий, черноглазый и лысый, лишь с легким пушком на подбородке. Меня изображают черным, белым, желтым или красным, светлокожим или смуглым — на что хватит фантазии.

И это одна из причин, по которой Конгресс так сильно меня ненавидит. Я вынуждаю их постоянно менять мое фото в репортажах. И становится ясно, что на самом деле им неизвестно, как я выгляжу. Они знают лишь то, что я молод. Я отнюдь не самый опасный преступник в стране. Однако разыскивают меня с особым пристрастием.

Я ставлю Конгресс в неловкое положение.

Ранний вечер, но на улице уже кромешная тьма, и я вижу, как в лужах отражаются блики огромных экранов. Я сижу на крошащемся краю окна третьего этажа, скрытый от взглядов за ржавыми стальными балками и ветхими лачугами. Это здание скоро снесут. Пол повсюду усеян стеклянными осколками разбитых ламп. Мои волосы, как обычно, спрятаны под старой кепкой. Глаза внимательно следят за маленьким домиком внизу, на той стороне дороги. Пальцы теребят кулон на шее.

Тесс, моя единственная подруга, смотрит на меня, высунувшись из другого окна комнаты. Она всегда чувствует мое настроение.

Сегодня вечером мне тревожно. Наш сектор Лейк поразила чума. Даже в темноте мы с Тесс видим солдат в конце улицы. Они проверяют каждый дом, их черные блестящие плащи развеваются на жарком ветру. Лица скрыты противогазами. Порой, выйдя из дома, солдаты чертят на двери большой ярко-красный крест. Он означает, что в дом входить запрещено. За нарушение этого правила вас тут же пристрелят.

— По-прежнему не видно? — шепчет Тесс. Тени скрывают ее лицо.

Я пытаюсь отвлечься и мастерю импровизированную рогатку из старых хлорвиниловых трубок.

— Они не обедали. Не садились за стол в течение нескольких часов. — Выпрямляю больное колено.

— Уверен, что твоя мать дома?

Бросаю на Тесс раздраженный взгляд. Она хочет успокоить, но я не в том настроении.

— Лампа горит. И посмотри на свечи. Мама не станет тратить их, если дома никого нет.

Тесс подходит ближе. Я чувствую ее дыхание на своей щеке, когда она шепчет:

— Мы должны на несколько недель оставить штат. Здесь слишком опасно. Скоро чума отступит, и ты сможешь вернуться, чтобы навестить семью. Давай же. У нас предостаточно денег, чтобы купить два билета на поезд.

Я качаю головой. Моя мать и братья не знают, но хотя бы один вечер в неделю я за ними наблюдаю. А когда чума снова наступает, прихожу почти каждый день. Для наблюдения я всегда выбираю другое место. Иногда сижу у паротурбинного энергоблока по соседству с нашим домом, где мой старший брат — девятнадцатилетний Джон — по четырнадцать часов в день

работает у печи. Только Джон знает, что я жив. Ему я тайно передаю еду и деньги для матери. И позволяю рассказывать, что их добыча — его заслуга. А иногда я смотрю, как мать предлагает услуги домработницы, стоя на вокзале Юнион-Стейшн. [2] Мой младший брат Иден, которому почти десять, по мере возможности посещает школу. Близко подобраться к ней очень трудно, поэтому я навещаю Идена ночью, когда мама укладывает его спать. Иногда Иден пропускает занятия, чтобы помочь матери.

Из нас троих братьев Иден самый хрупкий. Я все время за него беспокоюсь.

В молчании мы с Тесс смотрим, как солдаты приближаются к моему дому. Они останавливаются у каждой двери, один солдат стучит в нее, а второй стоит рядом, направив в небо дуло автомата. Если спустя десять секунд никто не открывает, дверь выламывают. Солдаты поспешно заходят в дом, и я не вижу, но знаю, что они делают: берут образцы крови у жителей дома и проверяют на чуму с помощью портативного датчика. Весь процесс занимает не менее десяти минут.

Я считаю, сколько домов осталось до моего. Прежде чем узнать судьбу семьи, придется подождать еще около часа.

В конце улицы раздается крик. Мой взгляд тут же приковывает источник звука, рука инстинктивно сжимает нож на поясе. Тесс шумно втягивает воздух.

Это жертва чумы. Должно быть, женщина болела не один месяц, потому что кожа ее растрескалась и повсюду кровоточит. Интересно, как солдаты могли ее не заметить? Некоторое время женщина бесцельно ковыляет по улице, потом делает рывок вперед, но спотыкается и падает на колени. Я перевожу взгляд обратно на солдат. Теперь они ее видят. Солдат с поднятым автоматом выходит на середину улицы, а другие остаются на месте и наблюдают. Одна жертва чумы не такая уж и большая угроза. Солдат вскидывает автомат и прицеливается. Вокруг зараженной женщины пляшут искры.

Она падает на землю и затихает. Солдат возвращается к остальным.

Мне бы хотелось, чтобы у нас были автоматы, как у этих солдат. Такое оружие на рынке стоит недорого, всего четыреста восемьдесят республиканских долларов, меньше, чем кухонная плита. Точность попадания в таком оружии обеспечивается электромагнитами. Оно может поразить цель на расстоянии трех кварталов. При желании мы с Тесс могли бы купить пять таких автоматов. За эти годы мы научились откладывать и прятать часть ворованных денег. Однако купить оружие и не выдать себя — настоящая проблема. На каждом изделии имеются сенсоры, которые сообщают о форме руки владельца, отпечатках пальцев и его местонахождении. Я могу пойти в любой оружейный магазин Лос-Анджелеса, выложить деньги, но продавец тут же отсканирует мои пальцы, и Конгресс вдруг обнаружит, что по городу разгуливает вооруженный и опасный человек, отпечатки которого уже не числятся в записях.

Иным образом меня найти нельзя. Поэтому остается лишь самодельное оружие: рогатки из хлорвиниловых трубок и другие приспособления.

— Они нашли еще больных, — произносит Тесс.

Она щурит глаза, приглядываясь. Я смотрю, как внизу группа солдат покидает очередной дом. Один из них встряхнул баллончик и начертил на двери огромный красный крест. Я знаю этот дом. У живущей в нем семьи Дюпре когда-то была девочка по имени Элиза, моя ровесница. Раньше мы с Джоном играли с ней в салки на льду и в хоккей на траве, используя кочережки и комок бумаги. Элиза проходила Испытание в тот же год, что и я, когда нам исполнилось по десять. Она провалилась, получила отметку о низких баллах, и в тот же день ее забрали, после чего мы больше не виделись.