Легенда
Шрифт:
Она смотрит прямо на меня. Зрачки как черная луна.
Но на ее лице нет благодарности. Никакого облегчения от того, что она жива.
Там нет ничего, кроме ужаса и потрясения, предательства и ощущения, что ты заглядываешь за завесу, смотришь на то, на что никто никогда не должен смотреть.
Я вернул в этот мир человека, который умер.
Возможно, это самый большой грех из всех.
Мари открывает рот в беззвучном крике, все шире и шире, и теперь ее трясет в конвульсиях.
— Что с ней происходит? — Рэй, наконец, всхлипывает, подходя ближе. — Что ты с
— Я не… — начинаю я, пытаясь удержать ее, меня охватывает паника, что я совершил огромную ошибку. — Я пытаюсь вернуть ее к жизни.
Но мне не следовало этого говорить. Мне не следовало ничего говорить.
Потому что теперь Рэй знает, он действительно знает, что со мной не так.
— Дай мне умереть, — хрипит Мари. — Дай мне умереть, Икабод.
Я убираю руки, статические разряды сотрясают мои ладони, и я наблюдаю, как Мари внезапно замирает.
Снова мертва.
Навсегда.
Потому что я убил ее.
— Ты… — начинает Рэй, и у меня нет сил смотреть на него. — Ты — демон.
— Я не демон, — шепчу я, проводя пальцами по безжизненной руке Мари. — Я просто проклят.
Глава 24
Кэт
Я чувствую себя ужасно.
Никогда раньше не справлялась с месячными в одиночку. Обычно Фамке сшивала лоскутки и тканевые прокладки, а затем прикрепляла их к поясу, который нужно надевать под панталоны. И хотя она предусмотрительно упаковала их вместе с остальной одеждой, я чувствую себя неловко из-за того, что их не так много, и приходится стирать в общей раковине на этаже. Я знаю, что всем девушкам в общежитии приходиться сталкиваться с подобной ситуацией, но, несмотря на это, мне кажется, что такое должно оставаться в тайне.
В дополнение, у меня бывают спазмы во время менструации, которые в прошлом удавалось облегчить с помощью чая из листьев малины и коры ивы, но я не знаю, где найти это здесь. Наверное, я можно сходить в сад и собрать немного ягод, но я не видела там малины, а дождь шел не переставая весь день, с тех пор как я оставила Брома и Крейна, когда они собирались выследить учителя истории.
Я вздыхаю, стараясь не обращать внимания на дискомфорт и общее недомогание, и сажусь за стол, разворачивая бандероль, которую отправила для меня Фамке. Здесь моя любимая голландская выпечка, и я старалась приберечь ее на особый случай, но сейчас немного сахара не помешает.
Я пробую и смакую первый кусочек, желудок урчит от голода, и в конце концов я поглощаю все, миндальная пачкает пальцы, а на столе остаются крошки. Я решаю притормозить, оставить два пирожных, чтобы угостить Брома и Крейна.
Но когда беру в руки второе, оно разваливается, как будто его разрезали пополам, и я понимаю, что внутри что-то есть. Достаю сложенную записку, обернутую во что-то твердое и серебряное: колье на цепочке. С него свисает маленький византийский крестик, украшенный черным камнем, возможно, ониксом или обсидианом, с полумесяцем сверху.
Я оттираю украшение, а затем дрожащими руками беру записку.
Дорогая Катрина,
Это помогало мне быть в
Пришло время позаботиться о твоей безопасности.
Отец хотел бы, чтобы это было у тебя.
Фамке.
Фамке спрятала записку и ожерелье в выпечке, чтобы я нашла их без ведома матери. Нужно вернуться домой, и как можно скорее. Нужно поговорить с ней. Она знает слишком много, а я слишком мало.
В любом случае, я должна рассказать Крейну и Брому.
Хватаю записку и ожерелье, забираю оставшуюся выпечку, надеваю сапоги и пальто и выбегаю под дождь. Скоро стемнеет, и я знаю, что Крейн не захочет, чтобы я приближалась к Брому в такой час, но я готова рискнуть. По крайней мере, Крейн может разложить круг из соли по всей своей комнате в качестве дополнительной меры предосторожности.
Хотя я начинаю сомневаться, что это помогает. Прошлой ночью всадник без головы обезглавил констебля Киркбрайда, и я знаю, что Бром имеет к этому какое-то отношение. Возможно, он и возражал, что это было не в его власти, и, возможно, это правда, но я видела, как Бром смотрел на констебля после встречи. Он смотрел в то окно, как будто замышлял убийство.
Но хотя меня должна пугать мысль о том, что Бром несет ответственность за убийство, этого не происходит. Я не знаю, означает ли это, что мои моральные устои упали еще ниже, или кровавый ритуал сплотил нас таким образом, что это противоречит общепринятым нормам, но я испытываю к нему сочувствие.
К тому времени, как я добираюсь до общежития факультета, мои волосы и пальто промокли насквозь, и я продрогла до костей. Вхожу в парадные двери, в здании лишь чуть теплее, чем снаружи, поднимаюсь по лестнице, но, оказавшись на самом верху, собираясь тихо подкрасться к комнате Крейна, останавливаюсь. В животе начинается спазм, и я вспоминаю мисс Чой. Скорее всего, у нее есть какой-нибудь чай для такого случая.
Поэтому я направляюсь в женское крыло и стучу в дверь, надеясь, что она не занята.
Она сразу же открывает.
— Кэт, — тихо произносит она. — Боже мой, ты как утонувшая крыса. Входи.
Я вхожу внутрь, она закрывает за мной дверь. Здесь тепло и уютно, благовония наполняют комнату облаком сладко пахнущего дыма.
— Давай, я возьму пальто, — говорит она, глядя на ткань в моих руках. — А это что такое?
— Выпечка, — говорю я ей. — Я принесла для своего друга. Пожалуйста, угощайся, — уверена, что никто из моих любовников не будет возражать.
— Это так мило, но в последнее время у меня нет аппетита, — говорит она, ставя выпечку на кофейный столик и вешая мое пальто на крючок. — Присаживайся. Устраивайся поудобнее.
Я сажусь на стул у рабочего стола, но чувствую себя не очень удобно, зная, что надолго здесь не задержусь.
— Как у тебя дела? — спрашивает она, садясь на кровать напротив меня. — Тебе, должно быть, нелегко приходится. Я была там, когда Лотта упала с крыши, видела тебя. Ужасное зрелище.
— Упала? — повторяю я. — Я уверена, что она спрыгнула.