Легендарный

Легендарный

Глава 1

Иногда бывают моменты, когда хочется побыть одному. 

Забыть о насущном, подумать над тем, что произошло и как это повлияло на твою жизнь. Раньше у меня всегда на это не хватало времени. Теперь же, когда времени осталось совсем чуть-чуть, я вдруг осознал, что именно сейчас мне хочется выкроить эти несколько минут и в полной тишине, которой здесь так не хватало, просто подумать.

Смерть!

Смерть!

Смерть!

Они

Через маленькое каменное окошко, забитое вдоль и поперек металлическими прутьями, я видел как поднимались и падали многие из тех, кому в определенный момент не повезло попасть в это место. Они поднимались и падали, поднимались и падали. И кровь лилась из их ран, и тела изнеможенно тряслись под ударами вражеских кулаков, бессильно пытаясь защититься. А потом тишина. Спустя секунду зрители взрывались криком ликования и вываливались на поле, чтобы растерзать бедолагу, быть может еще живого и дышащего, но уже не способного отбиться от изголодавшихся до крови людей.

В камере почти всегда было прохладно, несмотря на то, что снаружи царил настоящий ад. Каменные стены иногда покрывались конденсатом. Стекая по поверхности, маленькие струйки воды собирались в небольшой выбоине в углу, выколоченной прежними заключенными, откуда потом ее можно было пить. Слегка теплая, с металлическим привкусом и отдававшей неприятным запахом, она была чуть ли не единственным источником влаги, пить которую можно было без больших опасений.

Смерть!

Смерть!

Смерть!

Толпа не на шутку разбушевалась. Подойдя к стене, все еще держа ладони сложенными "кульком", я взглянул сквозь металлические прутья на арену и увидел последний этап смертельной схватки. Старик Рене бил изо всех сил. Его кулаки подобно молоту Тора опускались на свою жертву, выбивая из последней остатки жизни.

Удар - кровь.

Удар - кровь.

Конец стал очевиден после того, как руки поверженного противника опустились на землю и уже не поднялись. Следующие несколько секунд прошли в могильной тишине, после чего решетки открылись...

Стервятники вырвались из своих клеток и бурным потоком полились прямо в центр арены. Победитель смог покинуть ее до того, как на ней не осталось пустого места. Ошметки тела летели в разные стороны. Рев и крики наполнили здешнее пространство. Они вгрызались в его тело, рвали на ней одежду, словно это было последней ценностью во вселенной. И только спустя несколько минут, когда от тела не осталось ничего кроме алого песка, а толпа осознала, что пир окончен, откуда-то сверху прозвучал гонг.

Трапеза завершилась.

И так на протяжении почти двух лет...

– Расскажи мне все что там произошло, с самого начала.

– Это займет слишком много времени. Оно у тебя есть?

– Да.

– Странно, мне всегда казалось, что его никому никогда не хватает.

– Вернемся к делу.

Он вошел в камеру чуть позднее. 

Солнце на этой планете всегда горело блекло-фиолетовым светом и было похоже на размазанный по палитре мазок высохшей краски, которую художник забыл смыть. Конвой вошел неспешно, как будто мое присутствие его мало интересовало, взял в окружение и провел до самого верха, откуда открывался незабываемый вид на закат. Явление, передать словами которое было практически нереально. 

Фиолетовый диск закатывался за Саркаститовые горы, острыми клыками возвышавшиеся почти над всем горизонтом на протяжении двухсот километров подобно челюстям исполинского аллигатора. Говорили, что там, за этими горными перевалами, за заснеженными вершинами, где нещадно дул ураган Вервульф, была свобода. Такая недостижимая для почти двух тысяч заключенных, чьи жизни теперь были закованы в кандалы этой отдаленной от всех живых маршрутов тюрьмы. Сюда очень редко заходили космолеты и новые не часто забредали в это место. По правде говоря я только раз за два года видел транспортник, заходивший на посадку с южной стороны космопорта. Вроде как привезли очередную партию заключенных. Не знаю. Сложно оценивать ситуацию на планете, поверхность которую можно было увидеть лишь пару раз: когда тебя привозили сюда, когда поднимали на поверхность для допроса и, когда уводили на арену, где жизнь большинства заключенных почти всегда заканчивалась смертью.

Три раза. Только три раза закат солнца на этой планете можно было увидеть своими глазами. Ни больше и не меньше. Такое великое чудо, явление огромной планеты, приближенной к небесному светилу ближе всех остальных планет-гигантов в этой системе, пропустить столь невероятное событие было настоящим кощунством. И я пытался задержаться как можно дольше у громадного окна, разглядывая поднимавшиеся из-за горизонта языки фиолетового пламени - протуберанцы.

– Красиво, правда?

– Да.

– Жаль, что ты больше этого не увидишь.

В кабинете было тепло. В сравнении с каменной камерой в которой мне довелось пробыть три года, ощущение теплоты и уюта в комнате для допроса казалось настоящим райским наслаждение, за которым, а мне это было известно наверняка, скрывалась боль и отчаяние, впитавшееся здесь даже в стены.

Он почти не говорил - предпочитал смотреть. Наблюдать. Его лицо мало о чем могло рассказать, если только не брать в расчет несколько звезд, висевших у него на груди и погоны, указывавшие на высокое положение этого человека на планете. Его грубость оказалась оправдана - заключенные боялись его и боготворили. Его слово - закон. Его указы неукоснительно выполнялись в течение нескольких минут. Ничто на этой планете-тюрьме не делалось без его ведома и такой контроль приносил свои плоды - за годы эксплуатации тюрьмы не было зафиксировано ни одного побега.

– Ты видел бой?

– Да.

– Как тебе?

– Они дрались как животные.

– Рене мой лучший боец.

– Он чудовище.

– Тебе ли об этом говорить.

– Ты позвал меня ради этого?

Он отвернулся и спустя секунду каменное окно за его спиной распахнулось, открыв вид на пустыню, покрывавшуюся тьмой наступавшей ночи.

– Знаешь о чем я думаю каждый раз, когда смотрю на эту планету?
– он не повернулся и продолжал говорить, стоя ко мне спиной, - о том, что и мы все подобны ей. Наша звезда зашла и тьма наполнила наши души. Мы стали зверьми, как те, кто сейчас ползает на четвереньках, собирая ошметки бедолаги на арене.