Легендарный
Шрифт:
Бег, затем короткая остановка.
– Упор лежа принять!
И вся группа, как один живой организм рухнула на каменную землю, ударяясь руками об острые края разбросанных глыб.
Кровь.
Пот.
Крики о помощи.
– Отжимаясь отдыхаем!
Затем бег, опять короткая остановка.
Он был стар, если такое слово вообще было уместно для человека, счет жизненных лет которого был неизвестен нам до самого конца. Многочисленные складки на его лице., будто запечатлевшие в себе всю суровость и злость этой планеты, испещрили его физиономию. Он был настоящим воплощением страха и ненависти, которое тот испытывал ко всему
– Раз-два! Раз-два!
Муштра не кончалась.
Стихая ближе к вечеру, она возобновлялась с новой силой утром.
– Раз-два! Раз-два! Не вижу ваших радостных лиц!
Ни мне, ни кому бы то ни было так и не довелось узнать его имя.
– Зовите меня инструктор.
Короткое имя, звенело машинным голосом в его горле, отдаваясь от металлических стен наспех построенных бараков и наводя ужас на парней и девчонок, так близко похожих друг на друга.
Отец - Эдвард Гувер, высокий мужчина средних лет. Я видел его фотографию только однажды, в кабинете мамаши - так мы называли единственную женщину в нашем окружении, учившую нас всему, что требовалось евгенической программе сразу после рождения. Она мало говорила о наших родителях, почти не распространялась о том, что все мы одного поля ягоды и должны называть друг друга братьями и сестрами, вместо "сиб", столь странного и мало о чем говорившего нашему детскому слуху названия. Гувер погиб. Погиб как герой, впрочем как и все те, кто своими подвигами заслужил право быть источником новых поколений настоящих воинов. Про мать я так ничего и не узнал. Кто знает, может это и было к лучшему, ведь в каждом из нас была частичка наших предков, подаривших нам жизнь и впустивших в этот суровый мир...
В тот день инструктор вызвал меня к себе поздно ночью. Сразу после отбоя, когда ветер за стенами бараков выл, словно изголодавшийся зверь и на улице можно было схлопотать десяток порезов от поднятой металлической шелухи, взвинченной в смертоносный вихрь местным ветром, я все же не мог сказать "нет" и, прикрывшись плащом, направился вперед, согнувшись и двигаясь все дальше от моего нового дома.
В конце концов я чуть было не заблудился. Видимость упала почти до нуля и каждый шаг был шагом в неизвестность.
– Ты опоздал, - коротко произнес инструктор, когда я смог переступить порог его дома.
Здесь было тепло - не в сравнение с тем местом, где пришлось ночевать нам всем. Горела лампа, в углу стояла небольшая, но аккуратно заправленная кровать. Несмотря на поздний час она так и не было раскрыта, а сам инструктор не желал ложиться спать, оценивающе поглядывая в мою сторону.
– Ты опоздал, - повторил он, вырывая из моих рук плащ и стряхивая на пол жмени песка, осевшего в складках одежды, после чего вернулся обратно за стол.
– Я шел так быстро как мог.
Он согнул руку и посмотрел на наручные часы, потом взглянул на страницу журнала после чего заявил.
– Время 01:28, вызов был сделан 01:10, от бараков до меня не больше шести минут хода "вразвалку".
– На улице ураган, - попытался оправдаться.
– А мне какое дело?
Его взгляд стал враждебным и в воздухе тут же возник металлический блеск, больно ударивший мне по лицу.
Я так и не понял, как он успел это сделать. Не смог увернуться, не смог отбежать, чтобы не получить этот удар, но в миг, когда по щеке потекла кровь и слезы вопреки моему желанию упали из глаз, я осознал какую ошибку допустил, когда попытался открыть свой рот.
Все случилось очень быстро. Он вскочил со своего места, следом бросился ко мне и только вовремя поднятые руки, скрещенные в защитном блоке, смогли погасить часть тех мощных ударов, что обрушились на меня после хлесткого удара кнутом.
В конце концов, когда наказание подошло к концу и силы, мои и его, иссякли окончательно, я уже не мог стоять на ногах. Он схватил меня за шкирку, выволок за пределы помещения и вышвырнул на улицу, крича и матерясь, что в следующий раз я так легко не отделаюсь.
Ветер усиливался. Песок больно резал глаза и плащ, оставшийся там, с другой стороны дверей, мог бы помочь мне.
Я возвращался с чувством горького сожаления. Слез не было, я боялся плакать, боялся, что песок налипнет на мокром лице и станет еще только хуже. Шел обратной дорогой едва держась на нога, двигался очень медленно, ориентируясь исключительно на тусклый свет охранных фонарей, блекло мигавших в самом конце пути. Уже у входа в барак я чуть было не упал - так сильно ноги пострадали после ударов инструктора, что мышцы чуть ли не кричали от боли и содрогались от малейшей нагрузки.
– Что случилось? Как ты?
Она встретила меня тем самым приятным голосом, что каждый из нас помнит до самой смерти. Звонкий, но в то же время по-матерински тихий, затрагивавший какие-то внутренние струны души и заставлявший успокаиваться даже в самые тяжелые минуты жизни.
Я лег рядом с ней, на отдельную койку, стоявшую в углу и прикрытую небольшим тонким махровым одеялом. Девушка приподнялась, взглянула на меня и включила ручной фонарик, спрятанный ею во внутреннем кармане-секрете еще во время погрузки на транспортный корабль. Свет больно ударил в глаза - она чуть было не закричала. Потом выпрямила руку и дотронулась до набухшей щеки, начинавшей приобретать черно-синий оттенок. Глаз слегка заплыл, но смотреть было возможно. Я держался руками за живот и едва мог говорить, ведь каждый вздох или того хуже - кашель, чуть ли не вырывал нывшие ребра, размятые мощнейшими ударами инструктора всего несколько десятков минут назад.
– Он бил тебя?
– Да, - кивнул я, осматриваясь по сторонам и слыша, как начинают просыпаться остальные сибы.
– Почему?
– Я опоздал. Потратил слишком много времени.
Гул от ветра пробивался даже сквозь стены барака. Девушка обратила на это внимание и немного наклонила фонарик вниз, чтобы он не бил так ярко.
– Но на улице такая погода.
– Я знаю.
Внезапно ко мне подошел Антон. Мальчуган всегда был немного неуклюж, как бегемот, грузно выползавший из пруда на сушу, двигался рывками и чаще напоминал робота, чьи шарнирные соединения давно требовали смазки, но в этот раз он как-то ловко перепрыгнул через стоявшие койки со спящими сибами и сразу оказался возле меня.
– Дай сюда.
Он выхватил фонарик из Светы, направил его яркое пламя мне прямо в лицо и чуть было не рассмеялся, видя что сейчас представляет собой некогда приятное личико молодого парнишки.
– Похож на отбивную в нашей столовой.
– Разве так можно, Антон. У него кровь.
– Ну и что? Подумаешь. У нас у всех была кровь.
– Но он бил его ни за что!
– Тихо ты!
Я выпрямил руку и взял фонарик себе.
– Хватит, - сказал я, выключая гася яркий луч.
– Нужно спать. Завтра он вернется и все начнется по новой.