Легенды авиаторов. Игровые сказки.
Шрифт:
— Хирата ест борщ палочками? — Вася схватился за голову. — Куда катится вселенная «Варгейминга»?!
— Народ вокруг стоит и любуется, — продолжала фройляйн. — Никто не верил, что такое возможно. Даже об заклад бились. Я поставила на капитана. Недооценивать японцев — главная ошибка американцев во времена Второй мировой.
— И русских в девятьсот пятом, — прибавил Вася мрачно. — Фройляйн Шнапс права. Пока «белые люди» рассказывали друг другу смешные анекдоты про японцев, чье физическое строение якобы не позволяло им летать на самолетах, японцы строили новые машины.
—
— Могу я узнать, Frau Leutnant, как вышло, что вы оказались в столовой в компании капитана Хираты? — поинтересовался штаб-сержант.
Брунгильда подняла брови:
— А что? Почему я не могла прийти туда с капитаном? Может быть, мы обсуждали вопросы, связанные со странами Оси.
— Капитан Хирата — японец, — сказал Вася, страдая от того, что вынужден произносить столь очевидные вещи. — И к женщинам относится свысока. Это у них традиция такая, что ли. У японцев, в смысле.
— Вот именно поэтому я и пыталась его разубедить! — объяснила Брунгильда Шнапс. — Традиции традициями, но на сервере все равны. Кстати, к женщинам относились свысока не только японцы. Даже в России можно было наблюдать это прискорбное явление. Вы когда-нибудь задумывались — почему столько авиатрис появилось в первые годы существования авиации?
— Кажется, мы это уже обсуждали, — ответил Вася. — Авиация и другие виды... спорта, — он поморщился, произнося это слово, — служили одним из способов борьбы за женское равноправие.
— Именно! — подхватила Брунгильда.
— А еще, — добавил Билл Хопкинс, — авиация в те годы была чем-то средним между гольфом и балаганом.
Брунгильда молчала некоторое время. Она как будто обдумывала услышанное и подбирала аргументы для опровержения. Наконец она засмеялась и махнула рукой:
— Что ж, в какой-то мере вы правы! В десятые годы прошлого века авиация превратилась в повальное безумие. Люди брали газеты и в первую очередь искали там сообщений о новых успехах авиации. Это нашло отражение и в искусстве. Был такой мультипликатор — Владислав Старевич. Слышали?
— Мы, фройляйн Брунгильда, предпочитаем нормальное кино, — торжественно произнес товарищ младший лейтенант. — «Беспокойное хозяйство», «Небесный тихоход»...
— «Встреча на Эльбе», — добавил штаб-сержант.
— Это потому, что вы отсталые люди, — не моргнув глазом произнесла Брунгильда. — Старевич был мелким чиновником из города Вильно. Заметьте: я говорю «Вильно», а не «Вильнюс».
— Мы уже поняли, что он жил еще во времена Российской империи, которой принадлежал Вильно, — сказал Вася. — Вы рассказывайте, Frau Leutnant, не распыляйтесь.
— Это был новатор в своем деле, — продолжала Брунгильда Шнапс. — Не в деле мелкого чиновничества, уж не знаю, чем он там заведовал, а в деле мультипликации. Он придумал, как снимать кукольные мультфильмы. И снял свой первый фильм — «Война жуков-рогачей».
— Про жуков? — изумился Хопкинс.
— Про войну! — поправила его фройляйн Шнапс. — Ну а потом появилась кинопародия — «Авиационная неделя насекомых». Опять с жуками.
— Он что, дрессировал жуков? — удивился Вася. — Не думал, что такое возможно.
— Нет, это были... гм... дохлые жуки. Лапки отрезались и прикреплялись проволочкой. А декорации — из пластилина. Кукле-чучелу придавали нужную позу, а чтобы она не падала — прилепляли лапки к декорациям... Я бы много отдала за возможность увидеть «Авиационную неделю насекомых»! Думаю, это было такое же новаторское и удивительное зрелище, как и полет самолетов. Кстати, вы напрасно думаете, что для всех авиатрис самолеты были чем-то вроде балагана.
— Например? — прищурился Вася.
— Была такая авиатриса — Елена Павловна Самсонова, — задумчиво произнесла фройляйн Шнапс. — 1890-го года рождения. Ее отец был военным инженером. Так что направление мысли у нее было соответствующее, надо полагать.
— Военное? — прищурился американец.
— В царской России женщин не брали в армию, — ответила Брунгильда. — Правда, в годы войны некоторые выдающиеся амазонки сражались в мужской одежде, но их быстро разоблачали.
— А Самсонова? — поинтересовался Вася. — Она тоже переодевалась?
— Для начала окончила институт благородных девиц, — ответила Брунгильда. — У нее была техническая жилка, поэтому ее увлечением стали автомобили.
— Может быть, она видела «Авиационную неделю насекомых», — мечтательно проговорил Билл Хопкинс.
— В любом случае она видела выступления авиаторов, — откликнулась Брунгильда. — Но до поры до времени каталась только по земле. В сентябре тринадцатого года она участвовала в очередных автомобильных соревнованиях в Подмосковье и даже завоевала специальный приз.
— Так она москвичка? — воскликнул Вася.
— Да, в отличие от большинства авиатрис, — кивнула Frau Leutnant. — Кстати, когда она брала свой автомобильный приз, у нее в кармане уже лежал диплом пилота-авиатора. В общем-то, это не имеет большого значения, но Самсонова была первой женщиной-пилотом, которая получила диплом не в столице Империи, а на Московском аэродроме.
— А во время войны чем она занималась? — штаб-сержант Хопкинс, задавая этот вопрос, выглядел так, словно уже знал ответ.
Брунгильда, угадав его мысли, кивнула:
— Да, в армию ее не взяли, поэтому она работала сестрой милосердия в военном госпитале в Варшаве. Потом служила военным шофером. Обычный путь авиатрисы тех лет! Однако вы, я надеюсь, помните, что весной семнадцатого года премьер-министр Временного правительства Керенский официально разрешил женщинам служить в армии.
— И чем он закончил, этот Керенский? — тихонько пробормотал Вася.