Легенды и мифы России
Шрифт:
Так, в Двиницкой волости (Волог. губ., Кадник. у.) разбойник-атаман, прозванный за свою неуловимость «Блохой», приставил к своему кладу целую свору злых рыжих собак. Кузьма Рощин, грабивший в Муромских лесах купеческие караваны, оставил после себя множество кладов в так наз. Рожновом бору. Это предание настолько свежо, что некоторые старожилы называют даже по именам его сподвижников и укрывателей. В Брянских лесах, и вообще в южной лесной части Орловской губ., также называют много мест, где скрыты клады, зарытые полумифическим разбойником Кудеяром. Говорят, что над камнями, прикрывающими эти сокровища, не только вспыхивают огоньки, но два раза в неделю, в 12 часов ночи, слышен бывает даже жалобный плач ребенка. Этот Кудеяр (время деятельности его с достоверностью не указывается) на всем пространстве великорусской украйны, от Саратовского Поволжья вплоть до устьев Десны, до некоторой степени предвосхищает славу самого Степана Разина. Сверх вышеупомянутых орловских местностей, в семи уездах Воронежской губ., существуют урочища, носящие его имя. Указывают, например, его «лог», памятный ставками многочисленных табунов украденных им лошадей, его лощину-«мертвушу» —притон шайки, «городище» среди Усманского громаднейшего казенного леса, окруженное высоким валом и обрытое широкою канавою, даже со следами въездных ворот, и затем множество ям и курганов его имени, в которых находили
Один из известных симбирских кладоискателей занес в свою «запись» о кладах следующий эпизод: «А вот нищий Василий Семеныч доподлинно взял поклажу в селе Красной Поляне, а научил его, как взять — заштатный дьякон: все больше молитвами отчитывал из требника Петра Могилы. За тем требником ездили мы три раза в Ливу (село Корсунского уезда), да дорого просят: сто рублей, да еще надул подлец — лубянишные глаза Евсейка, а денег обобрал много. На что был богат Филипп Чистяков — четыре расшивы имел — да и те все прожил в клады. — Одначе, Бог поможет, (заключает свою запись неисправимый фанатик-кладокопатель), — весной возьмет малу толику. Есть у целовальника под горой книга «Немая строка»: по ней вызывать можно».
И умирая, не поживившись ни единым кладом, этот старик закончил свою запись следующим завещанием, напоминающим бред умалишенного:
«А как Бог велит, — поучает он своих детей, — отчитываем Разину поклажу, только первее наперво сто рублей, как помру, отошлите дедушке в Божью церковь, ко Владимирской Божией Матери. А мать, чтобы не знала: все в питейный угодит. А золото, куда положу — шепну опосля, смотрите только, как бы обменяли: чай все крестовики. А если уж менять, так из-под виду, а для казны места немного. А святую икону, что на поклаже лежит, освятить доведется».
В воронежской украйне прославился другой убежденный чудак, исходивший весь тот край вдоль и поперек, разыскивая клады Кудеяра, между которыми один состоял из 60 парных воловьих подвод серебра, 10 пудов золота и целого лотка драгоценных камней. Около этого помешанного образовалась целая толпа плутоватых пособников из мещан и отставных солдат, являвшихся с предложениями заговоров и записей, таинственных талисманов, завернутых в грязные тряпицы, вроде комка глины, добытой в полночь с могилы удавленника, помогающего, как известно, добыче кладов.
При содействии тех же кладоискателей, образовалась целая своеобразная наука о различных способах отрывать и находить клады. Для получения клада надо, прежде всего, знать зарок, с которым он положен, а эти заклятия настолько капризны, что без записей или подсказов знающих людей невозможно и приступать к делу. Так, например, на большой дороге между почтовой и казенной просекой зарыт клад: чтобы найти его, надо спеть 12 песен, но таких, чтобы ни в одной не было сказано ни про друга, ни про недруга, ни про милого, ни про немилого. Лежит другой клад под сосной: чтоб получить его, нужно влезть на эту сосну вверх ногами и спуститься назад точно так же вниз головой. Разбойники обычно зарывали свои сокровища «на сто голов человечьих», но значение этого заклятия мудрено отгадать: сотому ли дураку приходить, чтобы дались те деньги на голодные зубы, или следует самому быть разбойником, чтобы загубить сто человек, прежде чем взяться за заступ.
Бывают на клады и такие мудреные заклятия: «Попадайся клад доброму человеку в пользу, а худому на гибель», или еще: «Тому это добро достанется, кто после моей смерти тотчас же голым пропляшет»; зарывают и на человека определенного имени, — это, если можно так выразиться, «именные» клады.
Для заурядных искателей чужого зарытого добра исстари существуют могущественные средства, при помощи которых можно одновременно узнать и место нахождения клада, и способ добычи его. Беда только в том, что эти средства даются нелегко. Таковы цвет папоротника, разрыв-трава, шапка-невидимка и косточка-счастливка. Первый, хотя и принадлежит к числу бесцветковых растений, но в ночь на Ивана Купала, когда, по народному убеждению, все цветы на земле достигают наивысшей силы расцвета, — горит несколько мгновений огненно-красным отливом. Вот этот-то момент и должен уловить кладоискатель, чтобы обеспечить за собой успех. Нечистая сила, охраняющая клад, очень хорошо знает таинственные свойства папоротника и, со своей стороны, принимает все меры, чтобы никому не позволить овладеть цветком. Она преследует смельчаков диким хохотом и исступленными воплями, наводящими ужас даже на человека не робкого десятка. Однако, на все эти острастки нечистой силы всероссийское предание советует не обращать внимания, хотя, как говорят, не было еще случая, чтобы самый хладнокровный смельчак остался равнодушным ко всем этим ужасам. Но зато бывали случаи, когда папоротник сам собой попадал некоторым счастливцам в лапоть, задевавшим его нечаянно ногою. С той поры такие избранники все узнавали и видели, замечали даже место, где зарыт клад, но лишь только, придя домой, разувались и роняли цветок, как все знания исчезали и счастье переставало улыбаться им. Некоторые думают даже, что стоит положить цветок за щеку в рот, чтобы стать невидимкой. Впрочем, для последней операции придумана особая косточка, которую находят в разваренной черной кошке.
Разрыв-трава также отыскивается в ночь на Ивана Купалу. С ее помощью можно ломать все замки, сокрушать все препоны и разрушать все преграды. Но так как и она, подобно папоротнику, держит цвет не дольше того времени, которое полагается для прочтения символа веры и молитв Господней и Богородичной, то имеется, следовательно, достаточное основание считать ее просто сказочным зельем.
Сверх таинственных обрядов и сложных приемов, из которых ни одного нельзя позабыть, — для искателей кладов придуманы еще заговоры и даже молитвы. Те и другие сотканы из гнилого прядева пустых слов: «Пойду в чистое поле, в леса дремучие, за черные грязи, через океан-море». А здесь «стоит столб, а на нем сидит Спас-Пресвятая Богородица». «За болотом немного положено — мне приходится взять. Отойди
Когда, при помощи папоротника, клад будет найден, то кладоискатель еще не может считать свое дело оконченным, так как мало найти клад, но нужно еще уметь взять его. Иным счастливцам не надо ни молитв, ни заклинаний, ни вызывных книг, ни руководителей — к ним сами клады напрашиваются, а у иных неудачников уже найденные, отрытые — из рук уходят, не даются. Чтобы взять клад, надо знать известную сноровку. Если клад, выходя из-под земли, превращается в какое-либо животное, или даже в живого человека, то надо его ударить наотмашь левой рукой со словами «аминь-аминь, рассыпься». Без этого кладом не овладеешь. К одной калужской нищенке, в то время, как она шаталась по селу, приставал петух, теребил ее за подол, совался под ноги: ударила его старуха палкой — и рассыпался петух деньгами. Один уломский старик-гвоздарь шел как-то из деревни в город. Дело было под вечер. Вдруг среди поля что-то загрохотало. Оглянулся — катится бочка, а со стороны кричит чей-то голос: «Перекрести дорогу!» Старик испугался, отскочил в сторону — покатилась бочка мимо, а в ней ясно слышен звон серебряных денег. В той же Уломе (Новг. губ.) деревенские ребята пошли искать клад и по пути позвали с собой одинокого старика, жившего на краю села в избушке. Старик отказался: «Зачем идти искать — коли Бог захочет, так и в окошко подаст». Долго искали клад ребята, но ничего не нашли. На обратном пути увидали под кустом мертвого барана. — «Давай подкинем его старику в окошко». Утром увидал у себя старик мертвого барана, взял, благословясь, его за ноги, чтобы выбросить на двор, а баран и рассыпался по избе червонцами. Одному пензенскому дьякону каждый полдень являлся неведомый мужик со всклокоченными волосами и бородой, в синей изорванной рубахе и таких же портках. Появится — убежит в сарай и пропадет, и все на одном и том же месте. Смекнул дьякон, в чем дело, и стал рыть в том месте землю. Вырыл яму в сажень глубиной и наткнулся на пивной котел, прикрытый сковородкой. Хотел было его вытаскивать, да вдруг услышал чей-то грубый голос: «А что ты тут, добрый человек, делаешь?» — «А тебе какого черта нужно?» — ответил дьякон и тотчас же услышал, как в руках его дрыгнул котел и затем медленно и тяжело начал погружаться в землю. Догадайся дьякон позвать того человека на помощь — и стал бы богачом. У других неудачников случается и по-иному. Роют двое, сговорившись поделиться поровну, да стоит одному подумать про себя, как бы нарушить договор — и тотчас же полуотрытый клад загремит и провалится. Иные даже домой принесут отрытое с намерением исполнить зарок, предписывающий сделать какое-нибудь пожертвование, но, залюбовавшись сокровищем, спрячут до доброго случая, а потом раздумают: у таких, вместо денег, оказываются либо черепки разбитого горшка, либо стекольные верешки от бутылки.
XVI. ЗНАХАРИ-ШЕПТУНЫ
Всякий человек, умудренный опытом и заручившийся каким-либо знанием, выделяющим его из среды заурядных людей, получает право на название знатока, или, что одно и то же по корню слова, — знахаря. Житейская практика показала, однако, некоторую разницу в бытовом применении этих двух слов. Первое из них присваивается тем, кто знает толк в оценке всякого рода вещей, умеет верно определять доброту, качество и свойство предметов — словом, кого обычно называют иностранным именем «эксперта». Всякий же знахарь, пользующийся общим уважением за выдающиеся знания, приобретенные личным трудом, и за природное дарование, собственно есть не кто иной, как самоучка— деревенский лекарь, умеющий врачевать недуги и облегчать телесные страдания не только людей, но и животных.
Строго говоря, мы не имели бы никакого права причислять этих людей, промышляющих лечением болезней, к категории тех, которые знаются с нечистой силой, если бы суеверные, основанные на предрассудках, понятия еще не господствовали властно в народной среде. В деревенском же быту продолжают смешивать знахарей и ворожбитов, знахарок и ворожей с чародеями, т. е. колдунами и колдуньями. Это делается по вековечной привычке во всем необычном подозревать сверхъестественное, и по простодушной вере, что во всем, не поддающемся нашему разумению, несомненно должно быть участие и работа таинственных сил, хотя бы и не злобных. Сами знахари, своими приемами врачевания и требованием при этом особенной или странной обстановки, поддерживают это заблуждение, не столько в видах корысти, сколько по глубокому убеждению, что иначе действовать нельзя, что так повелось искони и что очень мудрено довериться силе целебных снадобий, если они не наговорены заранее или не нашептаны тут же на глазах больного, так как главная сила врачевания заключается в словах заговора, а снадобья служат лишь успокоительным и воспособляющим средством. Поэтому-то и зовут знахарей «шептунами», именно за те «заговоры» или таинственные слова, которые шепчутся над больным или над снадобьем. Заговоры воспринимаются или изустно от учителей, или из письменных записей, в изобилии распространенных среди грамотного сельского населения под названием «цветников», «травников» и «лечебников». Произносятся они полушепотом, с целью, чтобы не услышал непосвященный человек (иначе заговоры не имеют никакого значения) и чтобы остались они неотъемлемой собственностью одних только знахарей. Сопровождаются заговоры различными движениями рук и губ для того, чтобы удержать силу слов, или, как говорится, «запечатать замок». Знахари, даже искренне убежденные, тоже проделывают это, хотя они во многом отличаются от колдунов, между которыми так много плутов, принявших на себя личину притворства ради явного корыстного обмана. В этом особенно часто обвиняют тех мастеров, которые бродят по деревням и известны под именем «коновалов». Они собственно лекари-знахари, избравшие своею специальностью лечение лошадей, но дерзающие лечить и других животных, и даже людей. Некоторые из них, вроде ладожан и егорьевцев (из Рязан. губ.) давно уже отнесены в число несомненных колдунов, чему способствует и внешний наряд их, состоящий, как у самоедских и сибирских шаманов, из разнообразных ремешков, колечек, сумочек, бляшек и т. п. В довершение сходства, ладожане и егорьевцы вечно похваляются своими связями с нечистой силой.