Легенды и сказания крыма
Шрифт:
Шли дни. В туман, в буран услышал старый пастух привычным ухом осторожные шаги. Это не сын, это многоножье. Кто идет? Все ближе, ближе шаги. И вдруг спокойный голос:
— Здравствуй, отец, я пришел, друзья мои пришли. Ой, отец, мы сами буран на земле сделали. Вот теперь я понял слово — партизаны.
В маленьком тесном шалаше, оказались люди. Вот они — партизаны.
— Сейчас есть будете, — сказал старик спокойным, привычным голосом.
Он стал кормить чужих ему людей. Почему чужих? Раз сын привел — значит, свои. Они расспрашивали старика о тропках, дорогах, о каменных завалах, о ямах,
Понравились людям, пришедшим снизу, слова старика. О гневе каменном хорошо он сказал. Но ведь гнев каменный без человека не бывает.
— А ты сердце свое сделай каменным, — сказал старый пастух, — пусть оно будет глухо к жалости, сейчас жалеть не время. Нас не жалели.
Он показал свои жилистые руки, искривленные пальцы, не похожие на человеческие, как корневища какие-то.
— Мне моими руками страшно было детскую головку сына держать.
И ушли люди. Указал он им на речку, а в ней вода самая чистая, самая здоровая. Партизаны похвалили ее, постояли у ее головы. Многое рассказал о ней старик — уж какая она холодная летом, теплая зимой, чистая и смелая.
— Смотри, какие камни промыла, себе дорогу сделала. Ей бы век наверху быть, да она к людям торопилась. Людям без воды не жить. Боролась она с камнями — не боялась, с морозом боролась. Такую речушку льдом не скуешь, не закроешь на замок: такая вода людям нужна. Бормоча, гневаясь, речушка все побеждала и к людям шла.
Радостно стало речке. Еще шире она разлилась, спасибо, мол, старик, что обо мне доброе слово сказал, а сейчас как я надобна там, внизу.
И за то, что полюбили ее партизаны, как речка помогала им. Ведь бабы все внизу, а мужики наверху. А тут враги надвинулись со всех сторон, хотят счастье у людей отнять. Дорога в горы отрезана. Остались партизаны без хлеба. Сидят на берегу речки, жалуются друг дружке. Речка вдруг что-то забормотала. Как ее поймешь? И только пастушонок, который пошел попросить хлеба для партизан, все понял. Он посоветовал бабам:
— Вы хлеб на капустный лист положите и прямо на воду поставьте, а река свое дело сделает.
Они ему в ответ — полно, мол, сказки рассказывать. А он им опять: вы баночку соли положите и на капустный лист да на речку. Бабы так и сделали — на капустный лист хлеба и соли положили. И вот, сколько тысяч лет прошло, люди не видывали, чтобы река вверх пошла да бережно хлеб-соль понесла. А эта пошла, тащила и хлеб, и одежонку, и ружьишко — все тащила.
Старый пастух спустился с гор вниз. Рассказали ему об этом, но он не удивился. Я, говорит, в нее всегда верил. Здоровая, хорошая вода, она еще не то сделает, она все может. Так и вышло.
Каждый день приходил старик в лагерь партизан. Под какой бы скалой ни были — всюду находил. Однажды пошел, а сына нет и еще многих нет.
— Где они? — спросил спокойно старик. Смущенно отвернувшись от него, некоторые хотели сказать неправду — внизу, мол, что-то задержались. Только речка шепнула:
«Не верь, дедушка, убиты они, нет их».
Думаете,
— Тяжко тебе, река, ты так много вверх тащила. Слушай, что я попрошу. Не дай надругаться над телом мальчика, укради, притащи его мне, предам сына земле, посажу на могилке куст роз. Пожалей меня, старика, я тебе еще раз спасибо скажу. Тебе ведь ласковое слово тоже надо.
А уж она-то ворчала, искала то, что просили. Люди говорили — на реке неспокойно. А в это время она мальчика искала. Нашла, бережно приняла в свои воды, а потом потихонечку вверх, вверх понесла и к ногам старика положила. Не заплакал старик. О чём плакать? Имя его сына и в земле, и в воде записано. Такие не умирают! Сказки будут о нем слагать, песни петь, и никто черного слова не скажет.
Старик предал сына земле. На этом месте разросся пышный куст роз. Кто ни едет, ни идет, говорит: эх, красота какая! А ведь не все знают, какой красоты был мальчик.
Пастух давно уже ушел в землю, а мальчик живет.
Легенда печатается по изданию: «Сказки в передаче М. Кустовой», Крымиздат, 1941.
Наши звезды
Жил в Крыму старый-престарый чабан. Он был настолько стар, что, наверное, помнил, как земля делалась…
Работал чабан у бея. У бея барашек много, правды мало. Что значит мало — совсем нет. Работы у бея много. Чабан у него один, а стадо большое. Плохо кормил бей чабана, смеялся:
— Ничего, — говорит, — в горах солнца много, живи, чабан, солнцем!
И жил солнцем старый чабан…
Всего много было у бея, только правды не было…
Чабан был стар, и была у него старуха. А старик без старухи разве бывает? Только не было у них детей.
Ходил старый чабан по горам, за барашками смотрел, а барашки, как дети: уйдут на яйлу, а потом плачут, глупые. Искал старый чабан барашек, лазил по камням, и лопалась кожа у него, на землю падала честная кровь чабана.
Кровь старика на лицо земли падала, и земля — она всем мать — эту кровь принимала и к самому своему сердцу несла. И у сердца земли, где очень жарко, кипела кровь чабана и делалась, как красивый красный камень.
Был у чабана приятель, друг, знакомый пахарь. Много работал. А где ты видел, чтобы пахарь мало работал?
Тоже у бея работал. У бея земли много, а сердца нет. Не давал есть пахарю и говорил:
— В степи воздуха много, какой воздух хороший.
И плохо жил пахарь. А кому пожалуешься? Много работал пахарь на земле, и много пота лил, и много слез.
И на лицо земли падали пот и слезы, и земля — она всем мать — принимала пот и слезы и к самому сердцу своему несла. И у сердца, где очень жарко, кипели слезы пахаря и там делались крепким, хорошим железом. Земля знала — людям надо железо… Когда нужно было старикам к смерти идти, вот что случилось. Родили старухи и у пахаря и у чабана; одна — девочку, другая— мальчика. Назвали их так: мальчика — Сила и Правда, а девочку — Счастье и Радость.
Испугались беи, когда услышали о рождении этих детей.