Легенды и сказания крыма
Шрифт:
Поглядел медведь на красивую долину и увидел, что нет лучшего места в Крыму, а может быть, и на всей земле.
И дрогнуло свирепое сердце медведя. Нет, не будет он больше разрушать этот чудесный край. Он сам останется здесь жить, чтобы вечно любоваться прекрасной природой, дышать горным воздухом, купаться в теплых водах Черного моря. Он не желает больше возвращаться на север, где его ждет неволя в ледовом логове.
Зевнул медведь пересохшей пастью так, что горы задрожали, и сполз к морю воды напиться. Опустился он на колени, погрузил в голубую влагу
Увидел бог, что медведь перестал слушаться его, и произнес слова заклинания:
— Оставайся же навеки на этом месте.
И стало каменеть огромное тело медведя. Могучие бока превратились в страшные отвесные кручи, высокая спина стала округлой вершиной горы, голова сделалась острой скалой над морской пучиной, густая шерсть обратилась в непроходимую дубовую чащу.
Великий медведь стал Медведь-горой. Лишь Черное море продолжало бурлить около пасти медведя, как будто он все еще пил воду.
Источник: Дюличев В.П. «Рассказы по истории Крыма», Симферополь, 2005.
Камни мать и дочь
В обрывах второй горной гряды Крыма часто встречаются причудливые скалы, напоминающие своими формами окаменевших людей или животных. Эти скалы возникли в результате выветривания мягких пород — меловых и третичных известняков. Народная фантазия создала вокруг таких столбов выветривания занимательные легенды. Скалы, упоминаемые в легенде, находятся в долине реки Качи недалеко от Бахчисарая.
Над долиной Качи возвышаются причудливые камни. Посмотришь — не человек высекал, как же получились такие?
И вот что рассказывают о них.
Жила в деревне девушка, звали ее Зюлейка. Хорошая девушка. Всем она вышла: и красотой, и сердцем, и умом ясным. О хорошем незачем долго рассказывать, хорошее само о себе говорит.
О глазах можно сказать — красивые глаза. А какие красивые? А вот какие: если на базаре на какого-нибудь мужчину посмотрит, драка начинается.
Каждый говорит: на меня посмотрела. Так дерутся — ни купить, ни продать ничего нельзя. Зюлейка поэтому и на базар не часто ходила: боялась.
А что сказать о ее губах… Кто видел вишню, когда она зреет, не тогда, когда уже темная, а когда зреет, тот и видел губы Зюлейки.
А что сказать о ее щеках… Идет она по дороге, а куст шиповника, что цветет, весь от зависти померкнет, чахнуть начинает.
А что сказать о ее ресницах… Если на ресницы пшеницу насыпать, а Зюлейка глаза поднимет, на голову зерна взлетят.
А косы у Зюлейки черные, мягкие, длинные. А вся Зюлейка высокая, тонкая, но крепкая.
Жила Зюлейка вдвоем с матерью, бедною вдовою. Вместе с матерью холсты ткала. Холсты длинные-предлинные: вдоль пойдешь — устанешь; и тонкие-тонкие: лицо вытрешь — будто лучом света коснешься.
Много надо холста ткать, чтобы жить. Много надо белить полотна в речке. А
А она поет да белит, поет да белит, кончит — домой пойдет. Воде стоять больше нечего, скорее побежит дальше, все ломает на своем пути, ничего ее не удержит. Люди говорят — наводнение. Неправда, это Зюлейка кончила песни петь. Вся вода, что слушала ее, заторопилась дальше своей дорогой.
В долине, недалеко от Зюлейки, жил грозный Топал-бей. Его мрачный замок стоял на скале, охраняла его свирепая стража. Но ничем не был так страшен бей, как своими двумя сыновьями.
Когда родились они, бабка, которая принимала, застонала, пожалела бедную мать:
— Что у тебя случилось, словами не рассказать! У тебя два мальчика родились. Радоваться надо, только ты плачь: у обоих сердца нет.
Мать засмеялась. Чтобы ее дети остались без сердца? А она зачем?
— Я возьму свое сердце, отдам по половине. Материнское сердце не такое, как у всех, одного на двоих хватит.
Так и сделала. Да ошиблась мать. Плохими росли дети — жадными, ленивыми, лукавыми.
Кто больше всех дрался? Дети бея. Кто больше всех пакостил? Дети бея. А мать их баловала. Самые лучшие шубы, самые лучшие шапки, самые лучшие сапоги — все для них. А им все мало.
Подросли братья, бей послал их в кровавые набеги.
Несколько лет носились они по далеким краям, домой не возвращались. Только караваны с награбленным добром отцу посылали, отцовское сердце радовали.
Приехали, наконец, домой сыновья Топал-бея. Затрепетало все кругом в страхе. Темными ночами рыскали братья по деревням, врывались в дома поселян, уносили с собой все дорогое, уводили девушек. И ни одна из них не выходила живой из замка Топал-бея.
Однажды ехали братья с охоты через деревню Зюлейки, увидели ее, и решил каждый: моя будет!
— Молчи ты, кривоногий! — закричал один.
— Ну и что? — ответил второй. — Зато я на два крика раньше тебя родился.
Разъярились братья, кинулись, как звери, друг на друга. Да отошли вовремя. И сказал один другому: кто раньше схватит ее, того и будет.
Отправились оба в деревню девушки. Шли не так, как хороший человек ходит. Хороший человек идет — поет: пусть все люди о нем знают. А эти, как воры, ползли, чтоб никто не видел.
Пришли к хижине Зюлейки. Слышит девушка: в окно лезут. Она матери крикнула и в дверь выбежала. Ей бы по деревне бежать, а она по дороге бежит, и мать за нею.
Наконец устала Зюлейка, говорит матери:
— Ой, мама, боюсь. Нет спасения нам! Догонят.
— Беги, доченька, беги, родимая, не останавливайся.
Бежит Зюлейка, ноги совсем устали. А братья близко, вот они уже за спиной, оба схватили разом, с двух сторон тянут, рвут девушку. Закричала она:
— Не хочу быть в руках злого человека. Пусть лучше камнем на дороге лягу. И вам, проклятым, окаменеть за ваше зло.