Шрифт:
========== Найденыш ==========
В то лето шторма приходили часто. Они бушевали в южных морях, а после прибой выносил на побережье Торомала обломки рыбацких лодок, а если повезет, и торговых судов. У воинственных в прошлом торомальцев до сих пор сохранилась традиция: все, что ты потерял, кто-то другой может считать своей законной добычей. Давно минули времена междоусобиц, а жители побережья по-прежнему посылали своих рабов на берег в поисках чего-нибудь ценного.
Утро было сырым, промозглым. Солнце едва проглядывало сквозь туман, и смутные тени от прибрежных скал ложились на узкую полоску песка, по которой брела небольшая группа людей. Все они были рабами, собственностью землевладельца, чье поместье находилось немного
Рабы поеживались от утреннего холода, но все равно не спешили. Вообще, в этой жаркой и изобильной стране люди отвыкли торопиться, а уж рабам спешка вовсе была ни к чему. Они были заняты делом: лениво переворачивали выброшенные прибоем доски, иногда ковыряли палками песчаные наносы, задумчиво вглядывались вдаль, где волны пенились на рифах. Так они и нашли эту лодку.
Странная посудина застряла на скалах в двух шагах от берега. После, когда ее разглядели поподробнее, все сошлись на том, что подобной работы никогда не видели. Была эта лодка словно вытесана из цельного куска дерева, но следов инструмента найти не удалось. Кто-то сказал даже, что она похожа на половинку ореховой скорлупы, вот только страшно было бы представить себе тот орех. Но это рассмотрели позже, а сперва внимание людей, по колено забравшихся в воду, оказалось приковано к тем, кто находился внутри лодки.
На дне лежал крупный, в человеческий рост, зверь. Он даже и походил немного на человека, или, может быть, на обезьяну. Он лежал на боку, вытянув длинные лапы с гибкими, совсем человеческими пальцами; в приоткрытой пасти виднелись крупные клыки хищника; серовато-бурая пятнистая шерсть была мокрой и всклокоченной. Существа, подобного этому, никто никогда не встречал на побережье. Люди с большой опаской ткнули его палкой и немедленно отскочили, поднимая багры, которыми они вылавливали добычу из моря. Но зверь был мертв, а вот под боком у него немедленно завозился и заскулил маленький пушистый комочек.
Теперь люди приблизились уже смелее. Детеныш чрезвычайно напоминал человеческого ребенка, когда бы не мягкая шерстка все того же невразумительного пятнистого цвета да короткий хвостик с пушистой метелкой на конце. Он засучил крохотными ручками, извернулся, нащупал сосок на груди мертвого существа, оказавшегося самкой, и пытался сосать. Потом, убедившись в бесплодности своих потуг, захныкал совсем по-человечески.
– Вот малявка, – сочувственно проговорил один из мужчин. – Кто ж это такой?
И он протянул руку к зверьку. Другой с беспокойством предупредил:
– Укусит еще.
– Да нет, у него и зубы еще не выросли, – отмахнулся первый и вытащил детеныша из лодки.
Звереныш скулил и хныкал. Он явно был голоден и напуган. Нужно быть очень черствым человеком, чтобы не пожалеть такое существо, а рабов Торомала, при всем их невеликом уме, нельзя было назвать черствыми.
– Может, хлеба ему дать? Будет есть?
– Вот, в молоко макни. Куда сухой-то?
Зверек жадно зачавкал беззубой пастью. Люди умиленно наблюдали за ним.
– Да откуда ж такие звери на лодке?
– Цирковые, наверное. Я слышал, бывают такие звери, представления дают.
– Да то обычные звери, а эти вон какие.
– Это просто мы таких не видали, – сказал старик, самый рассудительный из всех. – Почем тебе знать, какие звери на другом берегу живут? Давайте-ка я его заберу, внучке в подарок.
Так и оказалось странное существо в хижине старого раба.
***
Внучке было всего два года, и ей явно рановато было заботиться о существе, сильно напоминающем человеческого ребенка. Она умела только теребить мягкий мех и дергать за коротенький хвостик. Звереныш, впрочем, оказался живучий. Хотя его нередко забывали покормить, очень скоро он научился ползать на четвереньках, и уж тогда принялся заползать всюду, куда только мог, в поисках пропитания. А ел он все, что казалось хоть сколь-нибудь съедобным.
Спустя некоторое время найденыш уже пытался вставать на ноги и лопотал непонятные звуки. Сперва думали, что он подражает девочке, своей хозяйке. Удивлялись: и вправду цирковой! Но однажды мать девочки, всплеснув руками, воскликнула:
– Батюшки, да он же говорит! По-человечьи говорит!
Прислушались – действительно. Звереныш не просто имитировал звуки, он пользовался словами вполне осмысленно, так же, как делают человеческие дети. Поглазеть на это диво собирались все рабы с подворья, даже сам хозяин приходил полюбопытствовать. Но в Торомале ленивы не только рабы, но и рабовладельцы, поэтому странная история, из которой более предприимчивые люди могли бы раздуть событие, так и осталась достоянием всего одного поместья.
Найденыш тем временем стремительно терял шерсть. Думали, заболел, но нет, он оставался по-прежнему подвижным, с прекрасным аппетитом. И вскоре зверек превратился в самого настоящего ребенка: пятнистый мех остался только на голове и вполне сходил за обычные волосы, кожа была смуглой, почти как у коренных торомальцев, а черты лица, хоть и выдавали чужака, но все же выглядели вполне человеческими. Его клыки не стали такими же огромными, как у матери, они были лишь немного длиннее остальных зубов. Короткий хвостик лишился своей пушистой кисточки и теперь, будучи прижатым, стал совершенно не заметен. Малыш бегал на своих ногах и пользовался руками с ловкостью обыкновенного мальчишки, к тому же бойко лопотал по-торомальски, с каждым днем все более и более разборчиво. Пришлось надеть на него рубашку и дать человеческое имя. Мальчишку назвали Кайги, что на устаревшем наречии, на котором принято было давать имена, как раз и означало «найденыш».
Неожиданное прибавление в семействе оставило всех равнодушными. Рабам, собственно, все равно, сколько у них детей, ведь их содержание ложится на плечи хозяина. А рабовладельцу тоже не слишком интересно, сколько их там копошится, работа найдется для всех. И маленький звереныш, которого вскоре привыкли считать человеком, стал обычным рабом с обычными для детей-рабов обязанностями. Сперва помогал по хозяйству женщине, которая теперь считалась его мачехой, а после начал выполнять и мужскую работу.
Разумеется, Кайги не мог не заметить своих отличий от других людей. Когда он вошел в обычный для детей возраст «почемучек», он задавал вопросы и про хвост, и про зубы, и отчего волосы не растут. Приемные родители даже не думали скрывать от него правду, рассказали и про шторм, и про лодку, и про невиданного зверя. Но ни тогда, ни позже никто не заметил, чтобы Кайги переживал из-за того факта, что он, по всей видимости, сын какого-то неведомого существа.
И все же мальчишка отличался от остальных больше, чем было заметно с первого взгляда. В нем не было тупой безвольной покорности, каковую взращивали рабы в своих детях с пеленок. Да, он подчинялся приказам взрослых и делал все, что от него требовали, но это не было рефлекторным повиновением, как у других, это был его сознательный выбор. Выбор этот имел причины, и если бы Кайги однажды собрался их сформулировать, он сказал бы так: «Эти люди кормили меня, растили меня, я не хочу обижать их, поэтому сделаю то, что для них кажется важным». У него не было причин не выполнять требования, вот то единственное, что уберегало мирное подворье от сотни лет не виданного бунта.