Легенды нашего края. Последние короли Увелки
Шрифт:
Евдокимов вздохнул, всем своим видом показывая, что подобные речи ему слышать не впервой. Кстати, так оно и было. А Султан обиженно покосился на отца – чегой-то гость того…
И Гулиев вступился за ребят.
– Э – э, брось! Не зарекайся наперёд. Вот этот парень, – он кивнул на Максимова, – смолит табаку в день раза в два больше тебя. Эх, не я его отец…
– Да ну тебя, – отмахнулся Кылосов, заядлый курильщик. – Пить, курить, ходить и материться я начал в один день.
– Спорим? – Вовка Евдокимов по-взрослому протянул завклубом ладонь.
– Да
Вовка выкурил и получил новую.
– Кури, кури – хвастунов, знаешь, как учат, – папироса за папиросой Кылосов опорожнял свою пачку.
Пока парень курил, Иван Степанович катал меж пальцев очередную папиросу. Поглядывая друг на друга, будто петухи перед дракой, они оба не по-доброму усмехались.
Когда пачка кончилась, Иван Степанович растерянно огляделся. Тимофей Гулиев хмурился и осуждающе качал головой. Султан безучастно смотрел на огонь. Победитель пари отчаянно плевался и важничал, поглядывая на Кылосова осоловелыми глазами.
И вот за эту минуту сомнительного торжества расплатился Вовка Евдокимов затмением в лёгких и хроническим кашлем на всю свою жизнь.
– Ты чей будешь? – завклубом будто теперь спохватился, что по должности своей является наставником молодёжи, и пари его с пацаном бросает тень на профессиональную репутацию. – Как зовут?
– Ева, – вскинул Вовка отяжелевшую голову.
– Так ты что ль, правда, девица?
– Да нет, – усмехнулся Тимофей Гулиев. – Какая ж это девка, коль в мужскую баню ходит? Это у него инициалы такие – Евдокимов Владимир Андреевич.
4
Наступила распутица, и с нею началась головная боль заведующего клубом имени Володарского. Вернулась в город учащаяся молодёжь от бабок из деревень, из далёких «гостей», с разнообразных практик, из лагерей и домов отдыха, а с нею возобновились, прерванные на лето, танцевальные вечера. Для борьбы с «грязеносцами» Иван Степанович поставил у входа ёмкости с водой для мытья обуви, удвоил пропускающий заслон у дверей. Но это были лишь «цветочки». «Ягодки» жили неподалёку в строительном вагончике.
То были калымщики, невесть откуда приехавшие и всё лето восстанавливающие что-то на золотодобывающей шахте. Танцы их не интересовали, но скучно было каждый вечер пить водку после работы в кругу одних и тех же небритых лиц. Сверкающий огнями клуб манил искателей приключений под пьяную руку. Здесь можно было сыграть в бильярд, заглянуть в буфет, без опаски покуролесить среди нарядных девчонок и сопливых пацанов.
Серьёзных столкновений не было, но испорченные вечера от нашествия немытых, небритых и пьяных мужиков камнем ложились на сердце Кылосова и вызывали головную боль, ещё не начавшись. По натуре своей нескандальный, даже трусоватый, Иван Степанович насмерть боялся этих подвыпивших верзил, и только профессиональный долг и отеческая любовь к молодёжи заставляли его преграждать хулиганам путь.
Обычно это начиналось телефонным звонком снизу:
– Пришли, Иван Степанович.
И Кылосов, проглотив холодный комок, подступивший к горлу, сунув трясущиеся руки в карманы пиджака, спускался вниз.
Пришельцы, числом пять человек, стояли кружком, курили и сплёвывали под ноги.
Молодёжь растянулась широкой и плотной цепью на высоком крыльце клуба. Туда-сюда сновали девчонки, подбивая ребят к решительным действиям.
– Эй, сопленосы, чего распетушились? Мы же по-хорошему. А могём и по-плохому.
– Не пужай! Не боимся, – звонко отозвалась курносая девица в короткой плиссированной юбке. Подхватив свою юбочку двумя пальцами, манерно растянув её в стороны, притоптывая высокими ботами, прошлась кругом по ступенькам:
– Меня батюшка пужал, а я не боялася,
Меня миленький прижал, а я рассмеялася.
Девчонки звонкими смешками поддержали её. Парни стояли сурово, плечом к плечу, прикидывая шансы возможного побоища. Пришлые не обиделись.
– Эй, коза, ну-ка, поди сюда. Поймаю – задницу надеру.
– Валите отсюда, – откликнулась девица. – Кто вас звал?
– А мы не звамши…. Слышь, лысый, – это уже к подошедшему Кылосову. – Чё твой клуб только для избранных?
– Мы пьяных не пускаем, – сказал Иван Степанович нетвёрдым голосом.
– А кто пьян? Кто пьян? Ты, мужик, ещё и не видел пьяных.
– У нас молодёжные вечера…
– А мы чё, старые? Это тебе, мужик, пора баиньки. Вообщем, так – либо мы заходим по-хорошему, либо, как получится.
– Я сейчас милицию вызову.
– А без милиции никак? Вот и видно, что ты не мужик, а баба лысая. Хочешь, спор решим один на один. Выбирай любого….
– Я не гладиатор с вами драться.
– Оно и видно. А вы, петушки, не хотите ли размяться, что за девок спрятались?
Султан Гулиев, протиснувшись сквозь толпу, сбежал вниз по ступенькам:
– Я могу попробовать.
Невысокий, жилистый, спортивный он хорошо смотрелся рядом с вихлявыми пришельцами. Возможно, его твёрдый взгляд и уверенный голос немного поколебали самого разговорчивого из калымщиков. Он оглянулся на молчаливого здоровяка:
– Может попробуешь, Стёпа – у тебя удар послабже.
– Не-а. Я за так не дерусь. Ставь пузырь.
– Я поставлю. За тебя поставлю, если этот малёк тебе накостыляет…
– Мне таких с десяток надо. Что, лысый, ставишь бутылку, если я этого татарчонка умою?
– Уходите немедленно, не то я пошёл звонить в милицию – заберут вас прямо из вагончика: бежать-то некуда.
– А кто сказал, что мы побежим? Теперь тем более… Стёпа, бери этого бабайчика подмышку вместо билета. Ты, лысый зря ерепенишься: ну, шары покатаем, ну, пивка возьмём в буфете – не нужны нам ваши танцы и вся эта сопливая молодёжь. Никого не тронем.