Легенды о самураях. Традиции Старой Японии
Шрифт:
Пожалуйста, я прошу вашего внимания. Форма бросается в глаза, но душа в глаза не бросается. Следовательно, то, что душа перекосилась и стала кривой, не вызывает боли. Все это повлечет за собой кару божью, и поэтому мы не можем позволить себе легкомыслия.
Хозяин некоего дома зовет своего слугу Тёкити, который сидит и дремлет на кухне.
– Эй, Тёкити! Все гости ушли. Пойди и убери вино и рыбу из подсобной комнаты.
Тёкити протирает глаза и, буркнув что-то в ответ, отправляется в заднюю комнату. Оглядевшись, он видит угощение, выставленное на подносах и в чашах. Удивительно, как быстро спадает с него сонливость. Теперь-то ему торопиться некуда. Его глаза сверкнули жадностью, и он говорит:
– Ого! Тут масса всего соблазнительного! На подносе осталась всего одна порция омлета. Ох уж эти гости! Просто оголодавшая толпа! А это что такое? Похоже на пирожки с рыбной начинкой. – С этими словами он берет один и целиком запихивает в рот. Тут его взгляд останавливается на похлебке из мелких каракатиц
Он окунает указательный и большой пальцы в чашу и тут слышит шаги своего хозяина. Зная, что поступает дурно, запихивает свою добычу в рукав и наклоняется, чтобы взять и унести винный чайник с чарками. При этом движении из его рукава посыпались каракатицы. Хозяин это видит.
116
Редкости, такие как фарфор или резной нефрит из Китая, японцами очень ценятся. Огромное количество японского фарфора клеймится поддельными печатями китайской династии Мин.
– Что это такое?
Тёкити, делая вид, что понятия не имеет, о чем идет речь, стучит по циновке и продолжает повторять:
– Приходи позавчера! Приходи позавчера! [117]
Но бесполезно пытаться убедить хозяина, что мелкие каракатицы – это пауки, ведь они на них вовсе не похожи. Бесполезно что-то утаивать – тайное всегда становится явным. Так и с душой – все ее намерения снаружи. Если душа гневается, на лбу выступают темные вены; если душа печалится, слезы текут из глаз; если душа радуется, на щеках появляются ямочки; если на душе весело, на лице – улыбка. Вот так лицо отражает эмоции души. И не потому, что на глазах слезы, душа печалится; не потому, что вены выступили на лбу, душа гневается. Это душа главенствует во всем. Все важные душевные порывы проявляются внешним образом. В «Великом учении» Коси писано: «Истина того, что внутри, проявляется на поверхности». Тогда каким образом душа является тем, что можно скрыть? Отвечать, когда тебя порицают, мурлыкать про себя песенку, когда тебя ругают, – значит проявлять заболевшую душу, и, если эту болезнь быстро не остановить, она станет хронической, а лекарство будет трудно найти. Возможно, эта болезнь может быть такой опасной, что даже Гиба и Хэндзяку, [118] вместе взятые, не смогут ее вылечить. Поэтому до того как эта болезнь набрала силу, я советую вам изучить нравоучительные очерки под названием син-гаку (учение сердца).
117
Заклинание, используемое для того, чтобы пригласить пауков, которых суеверные люди считают приносящими несчастья, приходить, когда рак на горе свистнет.
118
Гиба, Хэндзяку – два знаменитых лекаря – индийский и китайский.
Если вы когда-нибудь достигнете изначального состояния своей души, как это будет восхитительно! В этом случае ваша совесть укажет вам даже малейшие дурные наклонности или себялюбие.
Пока мы обсуждаем именно эту тему, я могу пересказать вам историю, которую поведал мне один мой друг. Эту историю очень любил рассказывать хозяин одной меняльной лавки. Важная часть меняльного дела – это умение различать настоящее и поддельное золото и серебро. В разных заведениях способы обучения подмастерьев этому искусству различны, однако схема, принятая у менял, такова: вначале им не показывают поддельных серебряных монет, а ежедневно кладут перед ними только настоящие деньги. Когда они основательно привыкнут к виду настоящих денег, а им украдкой подложат фальшивую мелкую монету в настоящие, то оказывалось, что ученики обнаруживают ее немедленно, – они видят ее так же ясно, как вы видите предметы, когда подносите свет к зеркалу. Эта способность отличать на взгляд фальшивые деньги от настоящих была результатом основательно закрепленного навыка узнавать настоящие деньги. Обучившись таким приемам, подмастерья будут безошибочно определять поддельные монеты на протяжении всей своей жизни, как мне доводилось слышать. Не могу ручаться, правда ли это, но совершенно ясно, что этот принцип, применимый к нравственному наставничеству, – отличный, наиболее верный способ обучения. Однако, как мне рассказали далее, если после того, как человек научится отличать настоящие деньги от фальшивых, он будет заниматься каким-нибудь другим ремеслом на протяжении шести лун или года и перестанет иметь дело с деньгами, он станет, как и любой другой неискушенный человек, неспособным отличить подделку от настоящих денег.
Пожалуйста, поразмыслите над этим хорошенько. Если вы однажды познакомитесь с природой неиспорченной души, с того времени и далее вы станете немедленно ощущать малейшие наклонности к дурному или себялюбие. А почему? Потому что душа от природы
Я расскажу вам в связи с этим занимательную историю, если вы соблаговолите меня выслушать.
Давным-давно, когда осенние ночи стали прохладными, несколько зажиточных купцов собрались вместе, чтобы побеседовать, и, подготовив себе коробки с едой и фляжки с вином, отправились в храм в горах, где жил приветливый настоятель, чтобы услышать призывной рев самца оленя. С этим намерением они обратились к настоятелю и сняли гостевые комнаты [119] в монастыре. И пока они ждали, чтобы услышать, как ревет олень, некоторые из собравшихся принялись слагать стихи. Один писал стихи в подражание китайской поэзии, другой писал хайку – стихотворение, состоящее из семнадцати слогов. И пока чарка с вином ходила по кругу, наступил час заката, но ни один олень не издал ни звука. Наступил восьмой час ночи, затем десятый, а оленя все так и не было слышно.
119
Во всех храмах в Китае и Японии имеются гостевые комнаты, которые можно снять за мелкие деньги на долгий или на краткий срок. Не стоит считать осквернением священного храма то, что он используется в качестве общежития, – это просто в обычаях этой страны.
– Что бы это могло значить? – спросил один. – Олень определенно должен был бы уже издавать свой трубный рев.
Но, несмотря на их ожидания, олень молчал. В конце концов друзей разморило, им наскучило писать песни и слагать стихи, они начали позевывать и перестали пустословить о несчастьях и жизненных невзгодах. А когда все замолкли, один из них, мужчина лет пятидесяти, прервав круг винной чарки, сказал:
– Благодаря вам, господа, мы провели этот вечер за очень приятной беседой. Однако мои домашние, должно быть, волнуются, и поэтому я подумываю, что нам следует прекратить пить.
– Почему это? – спросили остальные.
– Ну, я вам расскажу. Вы знаете, что мой единственный сын в этом году будет отмечать свой двадцать второй день рождения. А к тому же у него ветер в голове. Когда я бываю дома, он с угрюмым видом помогает мне в лавке, но, как только я исчезаю у него из виду, он поднимает паруса и мчится в какую-нибудь дурную компанию. Хотя наши родственники и свойственники всегда ругают его, но их слова влетают ему в одно ухо и вылетают из другого. Когда я думаю, что мне придется оставить все свое имущество такому парню, у меня просто сердце сжимается. Хотя благодаря всем тем, от кого я унаследовал свое добро, пока я не испытываю ни в чем нужды, но все равно, стоит мне подумать о своем сыне, как я обливаюсь кровавыми слезами день и ночь.
И когда тот закончил рассказ с тяжким вздохом, мужчина лет сорока пяти возразил ему:
– Нет, нет, хотя вы и носитесь со своими несчастьями, ваш сын всего лишь сумасброд. Это не причина для столь большой печали. Я расскажу вам совсем иную историю. В последние годы мои лавочники ввергли меня в долги: считая, что пятьдесят или семьдесят серебряных монет – это пустяки, они подделывали бухгалтерские книги. Подумать только! А я-то держал этих мошенников с тех пор, когда они были несмышлеными детишками, неспособными самостоятельно высморкать нос, а теперь, как только стали приносить хоть какую-то пользу в лавке, они начали делать долги и не приносят никакой пользы своему хозяину. Вы же тратите деньги только на своего собственного сына.
Тогда другой господин сказал:
– Ну, я думаю, что тратить деньги на работников в своей лавке – не такое уж тяжелое испытание. Вот я в последнее время попал в очень неприятное положение. Не могу получить ни монеты со своих клиентов. Один должен мне пятнадцать монет, другой – двадцать пять. Действительно, этого хватит, чтобы человек чувствовал себя так, словно у него сердце разрывается.
Когда он закончил говорить, пожилой господин, сидевший напротив него, поигрывая веером, сказал: