Легенды Западного побережья (сборник)
Шрифт:
Мы шли по улицам, и люди то и дело здоровались с нами, приветствуя Грай и ее львицу, ибо именно они первыми дали отпор Иддору и «красным шапкам». Грай улыбалась и отвечала на приветствия, но так быстро и застенчиво, что становилось ясно: ни к каким дальнейшим разговорам она не расположена.
— Тебя что, это пугает? Тебе не хочется быть народной героиней? — спросила я.
— Нет, не хочется, — сказала она с усмешкой и, быстро глянув на меня, прибавила: — И меня это действительно пугает. Да и тебя тоже.
Я кивнула. И повела их в обход, свернув в такой переулок, где мы точно никого бы не встретили. Здесь, по крайней мере, можно было спокойно разговаривать.
— Ты-то хоть привыкла к вечному шуму и толчее на улицах, — вздохнула Грай. — Ах, Мемер! Если б ты знала, откуда я родом! Да в Ансуле на одной улице домов больше, чем во всех Верхних Землях! Я привыкла месяцами, годами не видеть ни одного нового лица. Я привыкла порой за целый день не произносить ни слова. Я жила не с людьми. Меня окружали собаки, лошади, дикие звери и горы. И у Оррека тоже жизнь была не намного веселее моей. Мы оба совершенно не умели жить среди людей. Да у нас и никто этого не умел. Кроме, пожалуй, матери Оррека, Меле. Она была родом из Нижних Земель, из Деррис-Уотера. Ах, какая это была милая, чудесная женщина! По-моему, свой дар он как раз от нее и получил. Она вечно рассказывала нам всякие истории… Впрочем, Оррек больше похож на отца.
— Как это? — удивилась я. Она слегка задумалась.
— Канок был очень красивым и смелым мужчиной. Но он боялся своего дара, а потому и старался скрыть то, что у него на душе. Порой я и за Орреком это замечаю. Как сейчас, например. Это ведь очень трудно — взять ответственность на себя.
— А когда у тебя отнимают ответственность, когда тебе не дают взять ее на себя, еще труднее, — сказала я, думая о том, как Лорд-Хранитель жил все эти семнадцать лет.
На улицу мы вышли уже у моста Ювелиров и поднялись на холм Совета. На площади уже собралась толпа. Но люди не стояли на месте — двигались, о чем-то яростно спорили. Сошлись туда в основном мужчины, и у многих в руках было оружие. С крыльца Дома Совета кто-то обращался к собравшимся с горячей речью, но оратора почти никто не слушал; люди подходили, прислушивались к его словам и тут же снова отходили в сторону. На восточной стороне площади плотной стеной выстроились люди — мужчины и женщины. Они стояли или сидели, прижавшись плечами друг к другу, и казались чрезвычайно возбужденными. Я заговорила с одной из женщин, нашей соседкой Марид, и она сообщила, что они собрались здесь для того, «чтобы не дать детям попасть в беду». За этой живой стеной ниже по склону холма виднелись в неярком свете факелов цепи вооруженных альдов, охранявших казармы. Я догадалась, что эти горожане просто закрыли собой казармы от разъяренной толпы, желая предотвратить хулиганские выходки со стороны молодежи, искавшей любую возможность подраться с альдами. Юнцы то и дело выкрикивали оскорбления в их адрес или просто швырялись в них камнями, но прорваться к ним сквозь этот живой заслон не могли, поскольку он тянулся через всю площадь. За ним, вдалеке, виднелись конюшни, возле которых я когда-то впервые познакомилась с Симме.
— Вы поистине выдающийся народ! — восхищенно сказала Грай, когда мы повернули обратно. — По-моему, стремление к миру у вас в крови.
— Надеюсь, что так, — сказала я. Мы шли по площади мимо того места, где раньше стоял большой шатер. Останки его уже убрали, да и следов пожара там почти не осталось, кроме черной копоти на каменных плитах да слабо похрустывающих угольков под ногами. Здесь погиб Дезак — сгорел заживо в огне, который сам же и разжег. Меня вдруг охватил озноб, а Шетар подняла голову и жалобно завыла. Я вспомнила, как ей тогда не понравился Дезак, как гневно она на него посматривала. Он стоял у меня перед глазами как живой — стройный, с военной выправкой, безрассудно храбрый, исполненный страсти. Я помнила, как он сказал тогда Лорду-Хранителю: «Я еще вернусь в Галваманд, когда Ансул вновь станет свободным!», и чувствовала, что его тень витает где-то здесь, рядом с нами…
Проходя по мосту Ювелиров, мы немного постояли у перил в том месте, откуда в ту ночь альды сбросили человека. Мы смотрели на темную воду канала, в которой отражалось мерцание двух-трех огоньков, горевших в лавчонках на мосту, а Шетар негромко предупредительно рычала, словно говоря, что не имеет ни малейшего желания спускаться вниз и еще раз плыть по этой противной воде. Несколько мальчишек пронеслись мимо, что-то выкрикивая, и только тут до меня дошло, что сегодня я уже не раз слышала на улицах этот призыв; они кричали: «Альды, убирайтесь вон! Альды, убирайтесь вон!»
— Давай пройдемся еще до Камня Леро, — предложила я, и Грай согласилась; похоже, никому в ту странную ночь не сиделось дома, весь город бодрствовал — бурлил, тревожился; но все же хорошо было прогуляться по улицам после целого дня бесконечных разговоров и неподвижного сидения в гостиной. Мы немного срезали путь, пройдя по Косому мосту, и по улице Гелб вышли прямо на Западную улицу, к Камню. Там тоже было много людей; некоторые спокойно чего-то ждали, другие же делали то же, что и я: касались Камня и благословляли Леро, ибо именно она удерживает равновесие в мире.
Когда мы уже возвращались по Западной улице домой, я вдруг спросила неожиданно для самой себя:
— Неужели у вас с Орреком никогда не было детей, Грай?
— Были. У нас была дочь, — спокойно ответила она. — Она умерла от лихорадки в Месуне, когда ей всего полгода исполнилось.
Я молчала. А что я могла сказать?
— Теперь ей было бы семнадцать. Тебе сколько лет, Мемер?
— Семнадцать, — сказала я, с огромным трудом разлепив губы.
— Я так и думала. — И Грай улыбнулась мне. В слабом свете светильников, установленных на Высоком мосту, я видела ее улыбающееся лицо. — Ее звали Меле, — сказала она.
И я, повторив это имя вслух, вдруг словно почувствовала прикосновение чьей-то маленькой тени.
Грай протянула мне руку, и мы пошли дальше.
— Сегодня день Энну, — сказала я, когда мы подошли к перекрестку. — А завтра будет день Леро. И чаши весов качнутся.
Похоже, чаши весов качнулись уже к утру: едва рассвело, мы по шуму поняли, что на площади Совета собралась огромная толпа, пока еще не призывавшая к насилию, но настроенная весьма решительно. Люди требовали, чтобы альды немедленно, сегодня же покинули город. Лорд-Хранитель о чем-то быстро переговорил с Орреком, и они вместе вышли на галерею. Оррек казался страшно напряженным. Он что-то сказал Грай, и она пошла запирать Шетар в Хозяйских Покоях. Гудит подвел к крыльцу обеих лошадей, и Оррек вскочил на Бранти, а Грай — на Звезду. Я бежала рядом с Грай. Мы вслед за Орреком с трудом пробирались сквозь толпу, заполонившую улицу Галва. Впрочем, люди охотно расступались, давая нам проехать; многие громко приветствовали Оррека.
Но он не останавливался, упорно направляясь к той живой стене, что по-прежнему решительно преграждала путь возбужденной толпе, заслоняя собой солдат. Оррек спросил у горожан и у альдов, могут ли они его пропустить, ибо он хотел бы переговорить с гандом Иораттхом. Те и другие его сразу же пропустили. Он спешился и сбежал вниз по лестнице, ведущей к казармам.
А я стояла посреди толпы, держа Бранти под уздцы, словно заправский грум. Впрочем, этого коня и удерживать-то не требовалось. Он и так стоял как вкопанный, спокойно реагируя на шум, царивший вокруг, и я решила взять с него пример и тоже успокоиться. А вот Звезда часто трясла головой, недовольно фыркала и нервно переступала ногами, когда люди начинали уж слишком сильно напирать, так что мне подражать ей явно не стоило. Впрочем, я была рада, что благодаря лошадям вокруг нас образовалось некое свободное пространство, потому что и на меня эта чудовищная толпа действовала угнетающе. Мысли мои путались, эмоции так и бурлили. Ликование, ужас, возбуждение, восторг — все эти чувства охватывали меня попеременно, налетая, как яростный ветер перед началом грозы, который до земли клонит деревья, срывая с них листья. Я держала Бранти под уздцы и следила за лицом Грай, но лицо ее оставалось неизменно спокойным, даже каким-то неподвижным.
Затем в тех рядах, что были ближе всего к крыльцу Дома Совета, послышался глухой рев, и все повернулись в ту сторону, но я ничего не смогла разглядеть за головами людей. Грай коснулась моего плеча и жестом показала, чтобы я взобралась Бранти на спину. «Но я не умею садиться на лошадь!» — воскликнула я жалобно, но даже голоса своего в этом шуме не расслышала, а Грай уже подставляла руку, чтобы помочь мне вскочить в седло, и какой-то мужчина рядом подсадил меня со словами: «Полезай-ка скорей, девочка!» Вскоре я, ничего не соображая, уже сидела верхом на Бранти, а Грай говорила мне: «Смотри! Смотри!», и я стала смотреть.