Легенды Западного побережья (сборник)
Шрифт:
— Мне кажется, было бы лучше, если бы жителям города об этом сообщили, — как всегда мягко, заметила Тирио, а я прибавила:
— И побыстрее!
— Что?! Это что же, выходит, мои овцы взбунтовались против меня? — Тон у ганда был язвительный, но, похоже, сарказм этот был направлен на него самого.
— Да, взбунтовались, — подтвердила я.
— И превратились во львов, так? — тем же тоном спросил он, снова гневно на меня глянув. Потом минутку подумал и сказал: — В таком случае мне, пожалуй, жаль, что сюда действительно не настоящая армия направляется. А впрочем, мне мало
— Лучше было бы тебе быть совсем уверенным, господин мой, — сказала Тирио.
— А разве у меня есть возможность что-то узнать?! Мы здесь заперты, как куры в курятнике! Неужели те идиоты, что заняты только тем, что перегораживают мосты и дороги на подступах к городу, не в состоянии послать по той же дороге на восток несколько верховых, чтобы они выяснили наконец размеры этой «армии»?
— Они, несомненно, уже и послали, — отвечала я, весьма уязвленная его тоном. — Но, возможно, наших разведчиков убили ваши солдаты.
— Ну что ж, придется нам играть в весьма рискованную игру, пока мы этого не узнаем, — сказал ганд. — Но я все-таки рискну: я по-прежнему утверждаю, что никакая это не армия, а посланник нашего верховного правителя в сопровождении отряда из двух десятков воинов. Так и передай своему Лорду-Хранителю. Да скажи, чтобы он постарался удержать своих львов — или овец, как угодно, — от преждевременного выступления. И пусть он придет сюда. На площадь. Вместе с поэтом Каспро. А я прикажу, чтобы меня вынесли туда, и тогда мы вместе сможем обратиться к горожанам. Успокоить их. Я уже слышал, как на днях Каспро легко успокоил огромную толпу, рассказав историю об Уре и Хамнеде. Клянусь Аттхом, этот Каспро очень умен!
Я вспомнила, как вежливо, даже изысканно ганд разговаривал на публике и с Орреком, и со своими офицерами. Теперь же он говорил резко, почти грубо, но, несомненно, потому, что страдал от боли. А может быть, еще и потому, что был вынужден разговаривать с какой-тоженщиной. Я попыталась отвечать ему холодно и учтиво, но не выдержала и взорвалась:
— Наш Лорд-Хранитель тебе не подчиняется и не побежит по первому твоему зову, как собачка, господин мой! Он предпочитает принимать посетителей у себя, в своем доме. Так что, если тебе нужна его помощь, чтобы сохранить в городе спокойствие, будь добр явиться к нему сам!
— Султер Галва столь же хром, как и ты сейчас, Иораттх, — тихо заметила Тирио.
— Вот как? Это правда?
— Он стал хромым после пыток, — сказала я. — Побывав в темнице у твоего сына.
Мое дерзкое поведение явно разгневало ганда, но, услышав эти слова, он поднял на меня глаза и смотрел долго-долго, потом отвернулся и, еще немного помолчав, сказал:
— Ну что ж, ладно. Я сам отправлюсь к нему. Тирио, прикажи принести носилки, или какой-нибудь стул, или еще что-нибудь. Скажи людям, что мы с Лордом-Хранителем намерены провести открытые переговоры в этом — как его там? — в Галваманде. Не имеет смысла перечеркивать уже сделанное… Достаточно было… — Он не договорил и устало откинулся на подушки; лицо его было очень бледным, почти бесцветным, и очень мрачным.
Чтобы устроить подобные переговоры, сперва требовалось переговорить с представителями той и другой стороны, что наверняка вызвало бы в городе новую волну беспорядков. Иораттх раздавал поручения своим офицерам, когда мы услыхали где-то за Восточным каналом далекое призывное пение трубы. На этот призыв тут же откликнулся трубач в казармах.
А через несколько минут было получено сообщение, что показалось и само войско — точнее, отряд из двадцати всадников со знаменами в руках, как и предполагал ганд. До нас уже доносился все усиливавшийся шум толпы на холме Совета и на улицах, ведущих к Восточному каналу. Впрочем, поскольку за этим небольшим конным отрядом никакого войска так и не последовало, шум этот стал понемногу стихать.
Из окна, выходившего на юго-восток, были видны Речные ворота и мост Исма. Мы с Тирио видели, как отряд альдов подошел и остановился у полуразрушенной городской стены. Альды сразу вступили в переговоры с горожанами, охранявшими мост и дорогу. На эти переговоры, естественно, ушло какое-то время. Потом одному человеку из этого отряда разрешили спешиться и пешком войти в город через ворота. Сопровождаемый тремя или четырьмя десятками горожан, он прошел по мосту и прямо по Восточной дороге двинулся к казармам. Я заметила у него в руках жезл из белого дерева, который, как я вычитала в книгах по истории, всегда был символом мирных переговоров.
— А вот и твой посланник, господин мой! — воскликнула Тирио, оборачиваясь к ганду.
Вскоре в комнату быстрой походкой вошел офицер в голубом плаще с белым жезлом в руке; его сопровождала небольшая группа местных офицеров. Посланник отдал Иораттху честь и торжественно промолвил ровным раскатистым голосом, каким всегда говорили альды, выступая перед публикой:
— Я привез послание ганду Ансула Иораттху от ганда всех гандов, Сына Солнца, Верховного жреца и правителя Асудара, господина моего Акрея!
Иораттх чуть приподнялся на подушках, скрипнув от боли зубами, и склонил голову, изображая почтительный поклон, а потом сказал:
— Добро пожаловать, посланник Сына Солнца, государя нашего Акрея. Все свободны, Полле, — обернулся он к капитану, возглавлявшему свиту посланника. Затем он быстро глянул в нашу сторону — Тирио, я и верная Иалба стояли в изножий его постели, — и коротко обронил: — Вон!
В ответ мне страшно хотелось зарычать, как Шетар, но я сдержалась и покорно последовала за Тирио.
— Он все расскажет нам, как только этот человек уйдет, — успокоила меня Тирио. — Зато теперь у нас есть немного свободного времени, так что скажи честно: ты есть не хочешь?
Мне хотелось и есть, и пить — путешествие через весь город и заградительные цепи альдов и горожан отняло у меня все силы. И Тирио тут же принесла мне поесть: стакан воды, маленький кусочек превратившегося в сухарь черного хлеба и пару потемневших сушеных фиг — больше она ничего не могла мне предложить. «Ага, — с улыбкой сказала Иалба, — осадный паек», но я съела все это с огромной благодарностью, стараясь не уронить ни крошки, как того и заслуживает дар, преподнесенный одним бедняком другому.