Легион призраков
Шрифт:
Рауль втянул в себя воздух и издал душераздирающий вопль. Крис, хоть и знал, что сейчас произойдет, а все же удивился. Крик Рауля напугал бы кого угодно. Участники шествия остановились и завертели головами, тревожно озираясь по сторонам.
Рауль корчился и извивался в судорогах, на губах у него пузырилась пена.
Три охранницы баронессы поспешили к Раулю. Крошка поднес руки ко рту. Одна из охранниц вздрогнула и шлепнула себя ладонью по шее, как будто ее укусила какая-то букашка. Но это была вовсе не букашка, потому что эта охранница рухнула тут же наземь. Две другие еще немного — и добрались бы до беснующегося в судорогах Рауля, но Крис схватил одну из них своею стальной рукой и ударил ее током. Охранница сначала оцепенела, а потом упала, корчась не хуже Рауля. Ударом стальной руки киборг отбросил третью охранницу в попятившуюся толпу.
Люди уворачивались от Рауля, освобождая ему путь. Рауль, зная, что ему делать, стремительно прорвался к архиепископу и, упав, скрючился у ног Фиделя.
Крис был тут как тут. Он прикрыл своими телом Рауля и поднял глаза на испуганное лицо Фиделя.
— Брат Фидель, — быстро проговорил он, перейдя на военный жаргон людей Сагана. — Вы помните нас?
Архиепископ Фидель узнал киборга:
— Крис! — удивился он.
— Помогите мне, — сказал Фиделю Крис. — Адонианец умирает, — воскликнул он на языке жителей Цереса. — Отпустите ему грехи, Ваше преосвященство.
Их окружили охранники. Двое из них встали по бокам от Фиделя, готовые защитить его от возможной опасности.
— Это святотатство! Уберите этого человека! Как вы посмели! — кричал какой-то священник Ордена Адаманта, порываясь увести Фиделя с места происшествия.
Охранники подняли лазерные пистолеты, целясь в голову Криса.
— Прекратите это безумие! — потребовал Фидель. Его голос разнесся над толпой, как в былые дни разносился над полем боя. — Вы, приор Джон, отойдите, слышите! Этот человек при смерти, он задыхается. И вы еще называете себя слугой Господа! — Фидель метнул на приора свирепый взгляд, и тот отступил с выражением оскорбленного достоинства на лице. — Оставьте в покое этого человека, уберите ваше оружие! — обратился Фидель к стражникам. — Здесь священное место!
Охранники — хоть и неохотно — выполнили приказ архиепископа и освободили место вокруг упавшего человека и его друзей, но по-прежнему держали на прицеле Криса. Притихшая толпа расступилась.
Архиепископ опустился на колени и положил руку на лоб Рауля, делая вид, что не замечает, как Рауль подмигивает ему.
— Что случилось, Крис? — прошептал Фидель.
— Королева в опасности, — ответил так же тихо Крис, вплотную пододвигаясь к архиепископу. — В храм под видом священников проникли террористы, Крошка разоблачил их.
— Боже милостивый! — воскликнул в ужасе Фидель. — Кто послал вас сюда?
— Лорд Саган, — сказал Крис.
Дикстер не сообщил Крису больше того, что счел необходимым.
— Слава всевышнему, — облегченно вздохнул Фидель. — Я давно ничего не слышал о Сагане, я уже думал…
— Сейчас не до этого, брат, — прервал Фиделя киборг. — Над быстрее попасть в храм. Помогите нам!
— Да, конечно. Вы правы. — Фидель приподнял полы своей тяжелой сутаны и встал на ноги. — Этот человек нуждается в неотложной медицинской помощи. Надо отнести его в храм, — сказал он.
— Это невозможно, Ваше преосвященство, — поспешил возразить Фиделю один из жрецов храма. — Этот человек — лоти. Ему не место в храме, это святотатство!
— Он — один из детей Богини, пусть даже и недостойное ее дитя! — сурово прервал жреца Фидель. — Куда большее святотатство — допустить, чтобы он умер здесь, на ступеньках храма.
Крис поднял Рауля и осторожно понес его на руках. Адонианец был бледен и жалок на вид. Его глаза оставались закрытыми, тело казалось безжизненным, а длинные черные волосы свисали почти до самой земли. Крошка ухватился за болтающуюся руку Рауля, как испуганный ребенок за руку матери.
Истинная ли забота об умирающем человеке двигала жрецом или мысль (столь удачно выраженная Фиделем) о лоти, испускающем дух на ступенях храма в окружении репортеров, но как бы там ни было, а жрец приказал отнести несчастного в храм, и охранники быстро унесли Рауля — подальше от любопытных глаз столпившихся вокруг людей и от назойливых видеокамер.
Фидель с беспокойством оглядывался. Вынужденный вернуться в церемониальную процессию, Фидель говорил и делал именно то, что и должен был говорить и делать. Но те, кто был рядом с ним, заметили, что архиепископ очень взволнован. Фиделю сочувствовали, понимая, что случившееся весьма огорчило его.
Но никто не подозревал, что архиепископ занят мыслью, как бы это половчее избавиться от этих надоедливых глупцов и присоединиться к своим бывшим товарищам по оружию.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Камиле разрешили присутствовать на религиозном празднике, если она сама этого захочет, но она из чистого упрямства отказалась, заявив, что хочет провести день в своей комнате. На самом деле ей очень хотелось увидеть религиозный праздник и стать свидетельницей обрядов, но отказ от этого придавал Камиле уверенность в том, что она вольна в своих поступках, а кроме того, приносил ей своего рода мрачное удовлетворение.
Нельзя сказать, чтобы она очень нуждалась в подобной уверенности. Камила не была узницей, по крайней мере, узницей королевы. Она могла выходить из здания храма в любое время по собственному усмотрению. Киборг поджидал ее по приказу королевы, чтобы сопровождать туда, куда она пожелает отправиться. Повязку уже сняли с руки Камилы. Рука почти пришла в норму. Каждый день Камила говорила самой себе, что завтра — последний день ее пребывания на Цересе.
Но дни шли за днями, на смену одному «завтра» приходило другое, и Камила призывала новое «завтра».
Она находила для себя самой все возможные оправдания: Астарта должна понять ее, уступить ей или сделать что-то такое, что сразу решит все проблемы.
Но, конечно, Астарта никогда не пошла бы на то, чего ждала от нее Камила. Истинной причиной того, что Камила оставалась здесь, было нежелание действовать. Если она покинет планету Церес — или когда она покинет ее, — ей придется принимать самостоятельное решение. Она должна будет встретиться лицом к лицу с Дайеном, чего она теперь почему-то боялась. Их близость уже не казалась Камиле, как прежде, столь восхитительной и вместе с тем смелой, трепетной и волнующей, будоражащей воображение. Отныне, она знала, в ее мыслях о Дайене всегда будет присутствовать молчаливой, печальной и укоряющей тенью Астарта.