Легион: Возмездие. Освобождение. Земля предков
Шрифт:
Узнав о трубе, Федор сам посетил окрестности особняка Баркидов в обличье оборванного нищего и убедился в том, что идея сработает. «Труба довольно широкая, – подытожил он свои получасовые наблюдения, – сюда и Летис пройдет». Почти сразу за канавой, которая играла роль оборонительного рва при возможном штурме, начиналась двухметровая металлическая ограда, литые прутья которой на концах напоминали копья. За оградой, несмотря на то, что это был задний двор, регулярно сновали римские патрули, группами не меньше восьми человек. Снаружи, вдоль канавы, тоже иногда прогуливались легионеры. И все же эта возможность проникнуть в дом представлялась Чайке наиболее реальной. Прошмыгнуть между сменами патрулей внутрь было легче, чем пробиваться в лобовой атаке сквозь один из возможных проходов. Впрочем, ради осуществления задуманного Чайка был готов пустить в дело все свои накопившиеся резервы, даже поставив под угрозу восстание.
Пленников, скорее всего, держали там, где располагался сам Марцелл, – в центральной части здания. Там находились покои Баркидов, их кабинеты для приема посетителей. «Вряд ли Марцелл станет жить в подвале, – рассудил Федор, – имея такие апартаменты. Он, конечно, ожидает нападения, но не слишком боится смерти, чтобы прятаться от нее в подвале. Думаю, он живет наверху».
Допрошенные слуги подтверждали, что видели несколько раз Юлию и мальчика, которых никогда не выпускали дальше верхних этажей. А труба канализации выходила в район кухни, находившейся на втором этаже, между подвалом и апартаментами. Именно там служили завербованные Чайкой люди, которым волей-неволей приходилось ему помогать. В конце концов, Федор решил воспользоваться для проникновения именно этим входом. Однако такое решение неумолимо подводило его к мысли – идти внутрь здания, напичканного легионерами, придется лишь с несколькими бойцами. Без лишнего шума много народа сквозь нее не протащить. Оставался последний вопрос – как, в случае успеха, уйти от преследования вместе с пленниками. Пока что это Федору тоже было не до конца понятно.
Он решил рассредоточить у места выхода – а вокруг замка был разбит небольшой парк, отсекавший его от ближайших улиц – отряд из своих сторонников, которые должны были задержать преследователей. А для надежности Федор раздобыл несколько лошадей, чтобы как можно быстрее покинуть место боя и спрятаться в городе, где он приготовил для беглецов надежное место, о котором никто не знал, даже Шагар. Там можно было отсидеться даже до тех пор, пока армия Гасдрубала не возьмет город, хотя до этого было не так уж и далеко.
– Мало проникнуть, надо еще перебить пару сотен охранников и вытащить пленников наружу, – сам себя ставил в тупик Федор, обдумывая пути отхода, – как бы это сделать? Пожалуй, без отвлекающего лобового удара все же не обойтись. Они же знают, что я способен на дерзость. Вот пусть и думают, что я собрался напасть с главного входа. Это даст мне немного времени. Ну а там – помогайте боги! Решено.
К заходу солнца все бойцы, которых Чайка задействовал в операции по освобождению заложников, уже были рассредоточены в близлежащих кварталах. Без всякого сигнала, в определенное время они должны были выдвинуться на исходную и следовать письменным указаниям, которые Федор раздал командирам групп, каждый из которых выполнял только свою задачу и понятия не имел, сколько еще народа участвует в этом нападении. Ни один из командиров не знал другого. Федор слишком долго готовился к этому дню, чтобы его сорвал какой-нибудь неучтенный провокатор.
Когда пружина уже начала раскручиваться, Федор все еще находился в своем убежище, где он ждал Ксенбала. Оставалось одно небольшое дельце, о котором Федор в суматохе почти позабыл, – на рассвете должен был начаться штурм города. Гасдрубал надеялся, что этот штурм станет победным и ждал от Федора решительных действий. Сам же Чайка ни о чем, кроме собственного штурма, думать уже не мог. Однако война есть война, а он слишком долго был военачальником, чтобы из-за собственных чувств совсем позабыть о том, кому он служит. Поэтому Чайка принял соломоново решение.
– Ксенбал, – коротко объявил Федор свою волю заместителю, когда тот появился в назначенный час, вызванный секретным посланием, – если я не вернусь до рассвета, ты возглавишь восстание. Время уже назначено, это произойдет сегодня. Наши люди находятся на местах и ждут только сигнала. Как его подать, ты узнаешь отсюда, вскрыв его на рассвете.
С этими словами он протянул Ксенбалу небольшой свиток.
Ксенбал был единственным из начальников сопротивления, который действительно пользовался полным доверием Чайки. Он молча выслушал приказ и поклонился, не спрашивая, куда направляется Федор в такой час в полном вооружении, которое легко угадывалось под его обычным хитоном. На этот раз Чайка даже надел усеченную кирасу, специально сделанную по его заказу подпольными оружейниками.
– Я буду ждать до рассвета, – подтвердил Ксенбал, – и все сделаю, как надо.
– Мы все давно ждали этого дня, – подбодрил его Федор, вкладывавший в свои слова совсем не тот смысл, который видел в них Ксенбал, – и вот он пришел. Так пусть же боги помогут нам.
Сказав это, он вышел на улицу, растаяв в быстро сгущавшихся сумерках.
Глава шестнадцатая
Жертва
Когда Ларин пришел в себя и попытался открыть глаза, один из которых был немного заплывшим – следы теплого отношения амазонок во время захвата, – то обнаружил над собой низкую крышу сарая. Она была так рядом, что Леха сначала решил, что повредился головой серьезно. Крыши обычно делали гораздо выше от земли, а тут вряд ли можно было встать не то что во весь рост, а и вполовину не разогнуться.
«Где это я? – как-то отстраненно подумал адмирал ушибленным мозгом, голова просто раскалывалась и мысли в ней ворочались очень медленно, – сарай какой-то».
Полежав немного, он опять закрыл глаза и отключился, не заметив, был ли кто-нибудь еще рядом.
В следующий раз, когда адмирал пришел в себя, ему было уже лучше. Мысли ворочались гораздо быстрее, отчего Леха попытался припомнить, как он вообще здесь оказался. Припомнил. Память не отшибло. Да и заплывший глаз быстро напомнил ему, что профессию он себе выбрал в этой второй жизни отнюдь не мирную. Определившись со своим прошлым, Леха даже попытался оглядеться по сторонам, чтобы прикинуть свое ближайшее будущее.
Получилось это с трудом, поскольку руки и ноги у него были связаны, причем не только сами по себе, но и между собой. «Вот, сволочь, – вспомнил Леха свою бывшую полюбовницу, благодаря которой здесь очутился, – хорошо еще гирю не прицепила или руки с ногами за спиной не связала. Так хоть чуток пошевелиться можно, и то ладно».
Закончив изучение крыши, он пришел к выводу, что с головой у него почти все в порядке, если не считать дикой боли. Крыша на самом деле находилась не выше полутора метров от земли. То ли это был хлев для свиней, то ли специальный острог для пленников, чтобы они ощущали себя не лучше животных, то ли все вместе.
От наблюдений низкого потолка Ларина вдруг оторвало шевеление, которое он уловил где-то сбоку и, повернувшись, с большим удивлением увидел небритое и опухшее от побоев лицо Гилисподиса. Грек уже давно смотрел на него, не решаясь заговорить. Позади пленного инженера копошился еще кто-то.
– Вот это номер, – расхохотался Ларин, и смех колокольным звоном прокатился по его голове, заставив дернуться от боли, – столько я за тобой гнался, друг Гилисподис, а тут на тебе, вместе в одной тюрьме оказались. Вот судьба-злодейка, да?