Легион
Шрифт:
Наматжира отдал Люциферам свое оружие и левую перчатку со своей руки и провел ладонью по одному из шипов брони Карша. После протянул ее преклонившему колени десантнику.
Они соприкоснулись руками и сжали их.
— Я принимаю ваше предложение, — произнес Наматжира. — И отвечаю своей кровью. Мы все рады, что вы присоединились к нам. Добро пожаловать. Меня зовут Наматжира. За Императора.
Они отпустили руки. Астартес поднялся, возвышаясь над Лордом-Командиром.
— Я — Альфарий. За Императора, мой лорд.
— Что, правда? — пробормотал Грамматикус, обращаясь к самому себе. Он
Его телескоп был еще одним подарком Кабалы, часть прицела длинноствольной винтовки Эльдар. Он передавал изображение так четко, как если бы Джон стоял за плечом Наматжиры.
Конечно, Грамматикус не мог слышать, о чем говорят собравшиеся, но он прекрасно читал по губам.
Я — Альфарий. За Императора, мой лорд.
Восприятие Джона было так отточено, что, читая по губам, он мог даже определить акцент говорящего. Альфарий разговаривал на низком готике, выделяя промежуточные гласные в словах «Альфарий» и «Император», что намекало на Гедросианский или Серенайский.
Кабала хорошо проинформировала и подготовила Грамматикуса, но проблема состояла в том, что о Последнем Примархе было практически ничего не известно. В отличии от остальных своих братьев, Альфарий никогда не упоминал о своем родном мире. Помимо того, не существовало ни одного его портрета. Кабала показала Джону несколько изображений Альфария, но на всех он выглядел по разному, словно у него было множество голов.
Лицо, которое наблюдал Грамматикус в свой телескоп, обладало сходством, по крайней мере, с несколькими историческими личностями. Чем-то Альфарий был похож на Хоруса, чем-то — на Императора, что было вполне логично, если теория о генетическом наследии не ошибалась.
Даже на таком отдалении Джон мог оценить рост Примарха. Он был гораздо выше, чем Герцог или Печ, с которыми Джон столкнулся на улицах Мон Ло.
Возможно, только возможно, что это был настоящий Альфарий.
Мысль о Мон Ло вызвала непрошеные воспоминания. Руки Грамматикуса задрожали. Он думал о драконе с тех пор, как выбрался из города. Конечно, он не боялся дракона, или, по крайней мере боялся его не больше, чем любой здравомыслящий человек. Настоящий страх он испытывал от знания того, что означает дракон.
Грамматикус напряг свой разум, почувствовав небольшую психическую активность. Шир был все еще жив, он где-то там, ищет Джона.
Солнце припекало все сильнее. Вдали был слышен вой. Не такой жизнью должен жить тысячелетний человек. Грамматикус начинал думать, что зря он принял предложение Кабалы. Он пожелал, чтобы его первая смерть оказалась его единственной смертью.
«Почему вы не оставили меня истекать кровью там, на холодной земле улья? Почему вы дали мне новое тело? Для чего? Для этого?»
Кабала не ответила. Они не обращались к нему с тех пор, как он вернулся из Мон Ло. С того момента, как он прокрался в комнату Рахсаны он вглядывался в зеркала и блюда с водой, надеясь увидеть Гахета или кого-нибудь еще.
Они не появлялись.
«Моя жизнь, конечно,
Джон опять прильнул к телескопу.
Перегнувшись через парапет Динас Чайн влез на крышу кухонного блока. Недавнее сканирование местности что-то показало.
Хотя скорее всего, там ничего не было.
И у наших теней есть тени. Он вспомнил свои собственные слова.
Чайн собирался найти покои уксора Рахсаны, пока она присутствовала на встрече, но его планы нарушились. Пост безопасности обнаружил аномалию. Датчики показывали на крыше кухонного блока темное пятно, которое оказалось невозможно просканировать. Служба охраны охарактеризовала это как помехи изображения, но Чайн сомневался. По его мнению, там что-то или кто-то скрывался.
Динас Чайн был осторожным человеком. Он стал солдатом еще до того, как повзрослел. Родившийся на Зоусе, одной из множества потерянных колоний Терры, планете, раздираемой на части войной почти столетие, Чайн рос на проигрывающей стороне. Экономика планеты очень сильно пострадала из-за войны, промышленность была уничтожена бесконечными бомбардировками. Его народ, отчаявшись, начал использовать все доступные ресурсы, призвав в ряды армии женщин и их детей. В одиннадцать Чайн одел форму Национальной Молодежи, взял в руки автомат и отправился на пограничный блокпост. Самому младшему воину в его роте было семь лет. Лидеру отряда — четырнадцать.
Они держали заставу двадцать шесть месяцев. Глава отряда погиб через три недели, за два дня до своего пятнадцатилетия. Отряд выбрал Чайна своим лидером, возможно увидев в нем что-то, что могли увидеть только дети. К тому времени, когда ему исполнилось тринадцать, он убил в открытом бою шестнадцать человек и являлся закаленным ветераном.
Потом на орбиту планеты прибыл имперский флот. Война закончилась через шесть дней, сам Зоус был приведен к Согласию через шесть недель. Это оказалась одна из самых ранних кампаний Наматжиры. Ожесточенные войной дети участвовали и взрослели в последующих кампаниях, а самые жестокие из них представали перед Наматжирой.
Лорд-Командир всегда говорил, что есть в лице Чайна что-то, что выделяло его среди прочих. Динас не совсем понимал, что это означает. Его отдали под опеку одного из офицеров Черных Люциферов.
В восемнадцать Чайн присоединился к Люциферам. Через двадцать лет он служил телохранителем Наматжиры и стал одним из самых уважаемых солдат своего полка.
Лорд-Командир имел чутье на прирожденных солдат.
Динас пригнулся. Дворцовые сенсоры передавали изображение прямо на его визор. Оставалось двадцать метров. Прямо за краем крыши.
Он резко прыгнул вперед.
Никого. Пусто. На крыше, помимо него, никого не было.
Рядом лежал клочок бумаги, придавленный небольшим белым камнем. Надпись на бумаге гласила: В следующий раз повезет.
— Эй, мы все пропустим! — сказал Лон, толкая его.
Сонека проснулся.
— Что?
— Мы опоздали. Все уже началось. Надо идти, гет, войска собрались, чтобы приветствовать Астартес.
Сонека сел. Он находился в больничном крыле дворца, вместе с последними из своих людей. Последними десятью Танцорами. В помещении царила удушающая жара и пахло мочой.