Легионер против Синаджу

Итак, я лежал связанный на полу и тщетно силился понять, как здесь очутился. Голова болела и плохо соображала. Все тело ныло. Руки были крепко связаны за спиной, а согнутые в коленях ноги были привязаны к рукам. Рот был также завязан.

Почему-то я обрадовался, что они не заклеили его скотчем, тогда мои бедные усы рано или поздно оказались бы выдернутыми с корнем, но это было слабым утешением.

Однако, кто меня мог так не любить?

Французы? Едва ли. Делать им больше нечего, чем разыскивать меня.

Узнай даже они о моем спасении, я стоил бы для них меньше, чем средства

Но, постой. Этот кореец в ресторане что-то говорил о Синаджу. Синаджу. Когда-то я представился Тому, как мастер Синаджу. Он тогда поверил мне. Или сделал вид? А может — это действительно синаджуисты? Нет, это уже слишком. Меня хотят запутать, чтобы что-то выпытать. Что им нужно? Конечно — золото. Золото индейских богов. Хрен им. Не богам, конечно. Но что же теперь делать?

Я попробовал вывернуться из пут. Тщетно.

Сейчас они вернутся. Надо собраться. Мне нужны будут силы.

И действительно, двери комнаты отворились. Один за другим в нее вошли трое. Невысокий кореец лет сорока пяти, который подошел тогда ко мне в ресторане, высокий крепкий парень со скандинавской физиономией, но темными длинными волосами, и длинноногая блондинка с ослепительной плейбоевской улыбкой. Она была не просто привлекательна. Она была слишком привлекательна, чтобы сомневаться по поводу ее основного предназначения.

Девушка склонилась ко мне и развязала кляп. Это было первым приятным событием с того момента, как я очнулся в этой комнате. Помимо запаха великолепных духов, от нее определенно исходили какие-то флюиды, не дающие ни одного шанса остаться равнодушным.

— Ну как, Артур, вспомнил старых друзей? — спросила она, почти вплотную приблизив свои губы к моему помятому лицу.

От этого, несмотря на мое положение, что-то зашевелилось в моем теле. (Я бы сказал, даже поднялось.)

Однако, я никогда не носил имени Артур. В далекой прошлой жизни, казавшейся теперь сном, меня звали Джафар (правда, крутое имя?), потом в легионе — Марат, и, наконец, с последней африканской переделки и до сего времени — Гарольд. Гарольд Джеффер О'Нил. Это было имя одного африканского путешественника, имевшего несчастье найти свой конец в Африке, и, к моему счастью, имевшего сильное сходство с моей скромной персоной.

Девушка говорила на великолепном русском языке. После секундного замешательства по вопросу, стоит ли валять комедию по непониманию или не стоит, я решил, что не стоит. Мое положение и так было весьма серьезным. Поэтому, чтобы нащупать нити к спасению, нужно было попытаться достигнуть хотя бы частичного понимания. И врать следовало только в самом крайнем случае. Таким образом, взвесив все, я ответил:

— Я действительно говорю по-русски. И Гарольд О'Нил не мое настоящее имя. Но никакого Артура я не знаю.

За что получил удар ногой в живот, что заставило меня напрячь память.

— Нет, конечно, за свою недолгую жизнь я знавал нескольких Артуров, но сам никогда не носил такого имени.

На этот раз меня стукнули по голове.

— Если не хочешь, чтобы твоя жизнь реально была недолгой, лучше отвечай, — услышал я, наконец, хриплый голос третьего действующего лица. И хотя я сказал «наконец», я не думаю, что слишком этого ждал. В любом случае общение с девушкой было куда приятней.

В отличие от девушки, парень говорил с акцентом, хотя и не столь ярко выраженным, как у корейца. Я сделал вывод, что все же они оба (парень и девушка) — выходцы из России, или какого-нибудь другого нового независимого государства. Но делать выводы становилось труднее и труднее. Меня продолжали пытать вопросами, или вернее одним вопросом, являюсь ли я каким-то Артуром, и когда под натиском неопровержимых аргументов в виде ударов по всем частям тела, я, наконец, в этом сознался, меня начали допытывать, куда я дел товар. Естественно, ни о каком товаре я и слыхом не слыхивал, и потому ситуация вокруг меня никак не улучшилась. Вскоре я практически потерял сознание.

— Да оставь, — услышал я напоследок слова девушки, — Если это — Артур, то он — мастер, ему по хрену, если нет, то, что тогда от него узнаешь?

Мне было совсем не по хрену, когда меня били по всем членам тела, в том числе и по нему самому, и я готов был расцеловать эту добрую душу, если бы не был бы, во-первых, связан, во-вторых, избит, и, в-третьих, уже без сознания.

Не знаю, может, это почудилось, но сквозь мглу небытия в недра подсознания просочился следующий диалог.

— Слушай, Курт, может быть это — не Артур? — спрашивала девушка.

— Да брось, а кто же это, по-твоему? — отвечал ей парень.

— Не знаю. Но Артура я знала хорошо. Я ведь не случайно так сильно склонялась к нему… Он действительно похож на Артура, но это не он.

— Оставь, ведь он сам говорил этому Тому, что принимал какие-то гормоны, изменившие запах пота и узоры ладони.

— Я не очень в это верю. В нашей конторе их никогда не применяли. Я сомневаюсь даже в их существовании.

— Это ни о чем не говорит. Артур всегда был не прост.

Дальше в разговор включился третий участник, и среди корейских слов даже в ясном сознании я мог бы разобрать только слово Синаджу. Если кто еще не знает, корейский язык я тогда знал значительно хуже китайского, который не знал вовсе.

Когда я открыл глаза, моих новых «друзей» уже не было в комнате. Но радость по сему поводу не была долгой, так как вскоре двери комнаты отворились, и на ее пороге появился уже знакомый кореец.

На этот раз в руках он держал нечто, сразу привлекшее мое внимание. Этим 'нечтом' была голова Томаса.

— Тут я тебе соседа принес, — проговорил кореец, и бросил свою страшную ношу прямо в меня. Он точно рассчитал бросок, и голова приземлилась в десяти дюймах от моего лица, слегка забрызгав его свежей еще кровью.

Надо ли говорить, как передернуло меня при этом? Между тем кореец продолжил:

— Ты всегда был сентиментальным и прислушивался к советам друзей. Так что посоветуйся до утра со своим другом.

Он оскалил рот в подобии улыбки и, промолвив напоследок: «спокойной ночи», затворил за собой двери.

Должно отметить, что мои тюремщики знали свое дело, что надо! При скудном, но ощутимом освещении, даваемом одной слабой лампой, лежащий возле меня предмет производил то еще впечатление. Я, как мог, попытался отползти, но едва ли это улучшило мое самочувствие. Глаза, помимо воли, то и дело сталкивались с остекленелым взглядом Тома, в котором читался немой укор.