Легионер. Век Траяна
Шрифт:
— Ланиста хочет, чтобы твой отец со мной занимался, — доверительным шепотом добавила Мевия. — Только это тайна, не проговорись. Идет?
— Идет, — так же шепотом ответил Гай.
— Силан выставит меня против бойца-мужчины. Обычно женщины дерутся друг с другом. Я тоже прежде с девками дралась. Неинтересно. Визжащие дуры из лупанария. Я могу убить любую первым ударом, нарочно тяну время, чтобы народ на трибунах завелся. Другое дело — с мужчиной, тут бой особый. Все будут делать ставки на моего противника, а ланиста поставит на меня. Я тоже поставлю через кого-нибудь. Выиграю кучу золотых.
— Ты побьешь мужчину? — недоверчиво переспросил Гай.
— Да запросто! Хочешь, тебя побью?
— А давай!
Гай кинулся к стойке с учебными мечами, один деревянный
— Давай! Давай! — подначивал Гай, делая вид, что атакует и отскакивает. — Что же ты!
— Да запросто, щенок!
Гай был на полголовы ее ниже, щуплый, тонкий, он казался младше своих шестнадцати.
Мевия встала в позицию. Гай напротив нее.
— Поединок! — сам отдал команду Гай и кинулся в атаку.
Мевия пропустила первый же удар — деревянный меч несильно ударил ее чуть выше солнечного сплетения.
— Так нечестно! Ты встал против солнца! — возмутилась она.
— Хорошо, меняемся местами.
Теперь солнце било в глаза Гаю.
— Командуй! — предложил он.
— Поединок! — успела выкрикнуть Мевия.
В следующий миг деревянный клинок ткнул ее в живот.
— Так нечестно!
— Все честно! Ты мертва. Падай на песок и проси пощады.
Торжествуя, Гай подошел слишком близко. Мевия ухватила его свободной рукой за руку с мечом и ловко провела подсечку.
Гай очутился на песке, Мевия — сверху.
— Я тебя сейчас зарою! — Она отшвырнула меч и принялась наносить удары кулаками.
Гай сопротивлялся. Поначалу шутливо, воспринимая все это вроде как игру, спор, но потом понял, что Мевия вовсе не шутил и бьет изо всей силы.
— Прекрати! — Он сблокировал предплечьем очередной удар.
— Зарою!
— Ах, так?
В следующий миг на спине уже лежала Мевия, а Приск взгромоздился сверху и прижал ее руки к песку.
— Ну, теперь сдаешься?
Она попыталась его сбросить.
Бесполезно. Тогда она плюнула ему в лицо.
— Ах ты!.. — Он инстинктивно отпустил ее руку, чтобы утереться, и тут же получил кулаком в нос.
— А мне она нравится! — услышал Гай насмешливый голос отца.
— Великолепная девчонка, правда? — спросил Силан.
— Придется повозиться! — Осторий Старший явно не разделял восторженности ланисты.
— Ты же лучший фехтовальщик в Риме! У тебя получится. Сделай из девчонки настоящего бойца. Она — упрямая девка, всегда добивается своего.
— Ну как? Позволим им дальше плевать друг в друга или растащим? — спросил отец.
Но Гаю больше не хотелось драться с Мевией — даже в шутку.
Он вскочил, принялся отряхивать песок.
Услышанное его поразило. Отец будет тренировать гладиаторшу! Какой позор!
Да, тренировка гладиаторов — дело позорное. Но жить-то на что-нибудь надо! У них давно уже нет денег — только долги. Дом этот — развалюха, каких мало, — колонны, подпирающие крышу в перистиле, все потрескались, штукатурка обвалилась, а где уцелела, так исписана граффити, что напоминает школьное упражнение по письму и математике одновременно. Сказать к слову, большая часть этих граффити принадлежала Гаю — он рисовал на колоннах и стенах, сколько себя помнил. Маленьким — чуть повыше базиса колонн, с годами, подрастая, помещал фигурки дерущихся гладиаторов, рассерженных богов и кокетливых богинь все выше и выше, превращая обвалы штукатурки в стены Трои или в зев пещеры, где прятался от страшного отца Сатурна маленький Юпитер, корибанты били в медные щиты, а рядом мило пощипывала травку коза Альматея. [70]
70
Греческий миф о детстве Зевса. Римляне с удовольствием заимствовали истории греческих мифов в своем искусстве, называя греческих богов на свой лад.
Атрия в их доме практически уже не было — через узкий коридор посетитель проходил сразу в перистиль. Потому как атрий, старый просторный таблиний [71] отца и часть других помещений отец сдал в аренду торговцу оливковым маслом. Теперь у Остория всегда есть масло, правда, зачастую прогорклое, годное лишь для светильников. Нищета, жалкая, унизительная, подчиняла себе отныне каждый шаг сына и отца, не отпускала от себя, как строгий педагог, [72] ведущий мальчишку в школу.
71
Таблиний — кабинет, личная комната хозяина, обычно располагался сразу вслед за атрием.
72
Педагог — раб, сопровождавший детей в школу.
«Неужели отец ничего не может сделать, ничего изменить!» — в отчаянии думал Гай, и злоба — нет, не на отца, а на того, неведомого, кто выдал потомкам славного рода жалкий и ничтожный жребий, — поднималась в душе пенной, душной волной.
Хотя отец грозил заставить Гая на другой же день тренироваться со своей ученицей, мальчишка так и просидел на скамье в перистиле всю тренировку, отец его не позвал. С тех пор Мевия приходила в их дом ежедневно. Гай, если не был в этот момент в риторской школе, [73] непременно торчал в перистиле и делал вид, что готовит упражнение, заданное учителем, речь защитника или обвинителя на фиктивном процессе. Мевия являлась, закутанная в греческий плащ (никто не должен был знать, кто она такая), быстро переодевалась и являлась в перистиль в одной набедренной повязке.
73
Риторская школа — в Древнем Риме аналог современного университета, в основном учили ораторскому искусству, умению произносить речи в суде.
Восемь дней отец натаскивал Мевию, развивая в ней быстроту реакции и ловкость. Гай сидел на скамье и мусолил в руках свиток «Энеиды».
— Зачем он здесь? — возмущалась Мевия. Она видела, что юноша то и дело останавливает взгляд на ее голой груди, краснеет, смущается и опускает глаза.
— Это твоя публика. Привыкай, что на тебя смотрят. Учись не замечать.
Иногда Гай уходил в комнату и здесь в полутьме делал на отбеленной гипсом доске наброски углем. Получалось похоже — профиль Мевии, ее гибкое тело, поднятая вверх рука, обнаженная грудь. Гай любил рисовать и лепить, втайне мечтал сделаться скульптором, но никогда об этом никому не говорил — подобное занятие считалось не достойным римского гражданина. Иногда Гай думал, что отец догадывается о его мечтах, — когда в прошлом году Клемент штукатурил стену в спальне Гая, отец принес краски и кисти и предложил сыну самому расписать стены. Получилось не очень умело, но отдельные куски удались — особенно уголок фантастического сада с круглой ротондой и зеленые ветви лавра, усыпанные, будто цветами, диковинными птицами.
Потом отец отдал Гаю все восковые маски предков — к тому времени они напрочь утратили форму и превратились в причудливые наплывы воска, потому что бездельник Клемент в январе поставил в столовой жаровню вплотную к восковым маскам (из атрия маски пришлось перенести, после того как в атрии стали продавать масло). Гай вылепил из священного воска Минерву и Марса. Боги войны готовились к поединку и стояли друг против друга, разъяренные и злые, больше похожие на торговцев капустой, которые не поделили места на овощном рынке. Отец отнес эти фигурки к скульптору-греку Диомеду. Неведомо, что сказал грек отцу, но вернулся домой военный трибун мрачный как туча, а у Диомеда на другой день распухла щека и заплыл глаз, и грек всем говорил, что он ударился о дверь в темноте.