Легионер. Век Траяна
Шрифт:
Гаю порой казалось, что отец намеренно скатывается все ниже и ниже — не пытается занять в долг, не ищет покровительства. Фактически они живут на те крохи, что платит им лавочник. За стеной постоянно звякают медными кувшинами и мисками, в доме бывшего всадника разливают из амфор оливковое масло.
«Римляне вымирают, — любил рассуждать отец за чашей фалерна (когда-то в их доме еще был фалерн), — в наших домах селятся бывшие рабы».
Отец умел в других подмечать недостатки и, давая характеристики, бывал меток и беспощаден. Как на поле боя.
Иногда приходили друзья Остория Старшего, возлежали на старых ложах в обшарпанной столовой,
— Где же потомки великих? Где Сципионы, Фабии, Марцеллы? Где Клавдии? — возмущался какой-то старик с выбитым глазом и рассеченным до самого подбородка лицом. — Их род закончился нелепым сочинителем этрусской истории, которого преторианцы нашли за занавеской и сделали императором. Он был колченог и уродлив, а когда император Клавдий говорил, изо рта его шла пена.
И отец, который обычно всегда соглашался с друзьями, вдруг сказал:
— Если настоящее так неприглядно, значит, прошлое было не столь великим.
Еще через двенадцать дней Осторий начал осваивать с Мевией работу щитом. Благодаря уже отработанной реакции эти задания показались девушке совсем нетрудными. Основное время уходило на накачку рук. Для этого Мевия размахивала свинцовым мечом, которым, разумеется, нельзя было сражаться и наносить удары, но который весил в два раза больше, нежели боевой. Опять же в левой руке она держала утяжеленный тренировочный щит. Осторий отдал Мевии половинные гири Гая (которыми тот пользовался время от времени). Те, которые поднимал военный трибун, она бы попросту не сдвинула. Если после первых восьми дней занятий Мевия почувствовала, что у нее есть ноги, то теперь обрела руки. Время и Осторий (или Осторий и время) делали из нее хитрого и выносливого бойца.
Наконец начались учебные поединки — Осторий выходил против своей ученицы с тупым гладиусом и деревянным щитом.
— Занять позицию! Шаг вперед — удар, шаг назад — прикрыться щитом. Шаг вперед — удар! Стоп! Куда пошла левая нога! Не дай сбить себя с позиции! Скорость! Еще быстрее! Меч — продолжение твоей руки! — сколько раз Гай слышал те же команды и советы. И (он должен был это признать) у Мевии получалось лучше, чем у него. — Запястье! Не перегибай запястье!
— От меня воняет, как от лошади, — ругалась Мевия.
— Как от гладиатора! — возражал Осторий.
Гай прикрыл глаза. То ли дремал, то ли грезил. Заснуть ему не давали глухие удары — тяжелый и тупой меч бил по фракийскому щиту.
Гай внезапно ощутил у горла холод стали, приоткрыл глаза.
Отец приставил клинок к ямке на шее. Подкрался неслышно — он умел. Клинок, разумеется, тупой, но все равно неприятно. Мевии в перистиле уже не было — ушла в комнату отдохнуть и обтереть губкой с водой и уксусом разгоряченное тело.
— О чем задумался? — Клинок скользнул ниже, несильно надавливая на кожу.
— Учу речь.
— Иди переоденься, будешь драться с Мевией. Посмотрим, как сегодня ты выстоишь против нее.
— Почему я должен сражаться с женщиной!
— Я приказываю! — отрезал Осторий.
В такие моменты в груди Гая рождалась в мгновение ока настоящая буря. Черная, как первородный мрак Эреб. Но отец всегда и ото всех требовал полного и беспрекословного подчинения. Сказать ему «нет» Гай не мог. И от этого кипел еще больше.
Отец приготовил для него оружие — тупой металлический гладиус да большой овальный щит. Оружие мурмиллона. [74] Мевия появилась в защитной кожаной лорике и кожаном шлеме, с железным, но тупым мечом и фракийским щитом.
— Почему она выбрала вооружение фракийца? — подивился Гай. — Всем известно, что император обожает мурмиллонов.
— Это не ее выбор, — отрезал Осторий и повернулся к своей подопечной. — Мевия, не забывай: щит все время в движении, а не висит ненужным грузом у тебя на руке.
74
Мурмиллон — один из типов гладиатора. Был вооружен прямым мечом и большим овальным щитом, носил шлем с гребнем в виде рыбы (отсюда прозвище), сражался босиком. На арене у мурмиллона не было панциря, только защита на правой руке и (возможно) ноге.
«Говорят, кто должен быть убит, того и свинцовым мечом зарежут», — подумал Гай.
— Поединок! — крикнул Осторий и хлопнул в ладоши.
Гай ринулся вперед, слишком открылся и тут же вскрикнул от боли в боку — Мевия нанесла коронный удар возвратным движением после первого же маха сверху. Удар оказался чувствительным, несмотря на кожаную лорику.
Мевия восторженно вскрикнула, а Гай замычал от боли.
— Тихо! — одернул обоих Осторий. — Гладиатор нем на арене!
Он вновь хлопнул в ладоши.
Во второй раз Гай действовал осмотрительнее. Успел прикрыться щитом, сделал выпад и опять прикрылся. Он ожидал удара справа, решив сблокировать его не мечом, а защитой правой руки. Но не успел — кривой фракийский клинок опять подловато въехал под ребра.
В этот раз Гай не стал выть от боли, да и Мевия нанесла свой удар молча.
«Ну уж в третий раз я ее непременно одолею», — решил Гай.
Он ринулся в атаку, надеясь на превосходство в скорости, но Мевия прикрылась щитом и, уходя от удара, упала на колено. Гай сообразил, в чем дело, подпрыгнул, а его меч символически ударил Мевию наискось в шею.
— Ты проиграла! — объявил Осторий.
— А первые два удара?
— Ты проиграла!
— Да что ж такое! — Мевия кинулась вон из перистиля.
— Ты еще не забыл моих уроков! — улыбнулся отец.
Осторий, уйдя со службы в легионе, ни на день не оставлял физических занятий. Поднимаясь до рассвета, каждый день он ходил по четыре-пять миль быстрым шагом, потом возвращался, играл в мяч — либо с друзьями, либо с сыном или с кем-то из рабов, фехтовал и декламировал, вернее, орал, как армейские команды, стихи Гомера или Овидия. После чего занимался с гирями и, наконец, обливался холодной водой из бочки, которую сам же и наполнял у фонтана на заре. Распорядок этот не менялся ни осенью, ни зимой. Отдыхать он себе позволял лишь после полудня, в самую жару, когда мостовые дышали зноем, и даже вода в фонтанах журчала лениво, через силу. Прежде отец требовал от Гая участвовать в этих занятиях, но, после того как Гай в третий раз слег в лихорадке, причем такой жестокой, что лекарь уже не чаял, что мальчишка встанет, Осторий отступился.