Легионер
Шрифт:
— Нет, — вступил в разговор Дитц. — В этом и состоит трудность. В этом — и в том, что я "рубака", да ещё и не из сильных. Я не могу выстроить Лану. Просто не знаю, как. Возьмёшься? Я не слишком богат, но заплачу, сколько скажешь…
— Сотня местных в час за обоих, — фыркнул Силва. — Грех брать деньги за удовольствие, но надо же иногда и пивка попить?
Шрам был доволен. У него появилось занятие на ближайшие без малого три земных года. Хорошее занятие. Правильное. Такое, что не стыдно вспомнить на старости лет.
Джеймс Элджернон Рипли-младший был мужчиной с характером весьма решительным, неуступчивым, и твёрдым как алмаз. Проявлялось это, как правило, в целеустремленности, с которой молодой человек полутора земных лет отроду добивался своего.
В данный момент, к примеру, он стремился добраться до статуэтки Баст, располагавшейся у входа в комнату Ланы. Попытки немедленно пресекались матерью, помогавшей Лане собрать припасы для пикника: стоило Джимми подойти к колонке со статуэткой, Дамарис отрывалась от укладывания корзины, хватала своего младшего отпрыска под мышку и относила на террасу, где мужчины возились с решетками для барбекю.
Однако как только она отпускала малыша и возвращалась к кухонному столу, дробный топот маленьких ножек, обутых в настоящие армейские ботинки, возвещал о возвращении юного исследователя, и всё повторялось. Руди тут ничем помочь не мог. Пес охотно приглядывал за десятилетней Эми, но от цепких пальчиков Джимми старался поелику возможно держаться подальше.
— Да ладно тебе, Дам! — не выдержала, наконец, Лана. — Пусть возьмет. Не разобьет же он её, она металлическая!
— На твоем месте я не была бы так уверена, — проворчала умудрённая горьким опытом мать. — Этот деятель может разбить что угодно, ты уж мне поверь. Кстати, о разбить.
Она разогнулась и окинула юную хозяйку расчетливым взглядом, одним из многих за последние полчаса. Что ж, Ловкач был совершенно прав в своей оценке. Красавицей не является сейчас и не будет никогда, один многократно сломанный нос чего стоит — но войны во все времена начинались как раз из-за таких, как Лана Дитц. Зверюга прочит её в Легион… молодец, старик, да вот беда: он именно старик, и не замечает того, что предельно очевидно для Безбашни и её мужа. Ладно, девица вроде толковая, подшлифовать труда не составит.
— Вот что, Лана. У меня есть предложение. Принимать его или нет — дело твоё, но сделай одолжение: послушай внимательно, договорились?
Насторожившаяся девчонка уставилась на свою визави сузившимися глазами.
— Не буду касаться твоей жизни до Зверюги. И вовсе не хочу сказать, что произошедшее с тобой тривиально, но уж поверь мне: ты не одна такая. Я выросла на улице, попала в банду в десять лет — пять, по-вашему. Мне известно, что такое беспомощность перед сильным. Так вот.
Безбашня помедлила.
— Зверюга классный инструктор. Может быть, лучший во всем Легионе. Но есть вещи, которым он не сможет тебя научить. Потому что не умеет сам, — мэм Рипли предостерегающе покачала головой. Вздрогнули темные локоны и серьги в ушах: — Не стоит, дорогуша, я всё равно сильнее и быстрее. По крайней мере, пока.
Дамарис вдруг показалось, что весь свет в комнате собрался вокруг по-кошачьи пластичной фигурки, а звуки пропали. Даже мужиков не было слышно, даже Джимми перестал покушаться на статуэтку. А вот сдерживаемая ярость Ланы стала почти физически ощутимой. Ярость — и готовность убить женщину, посмевшую критиковать Конрада Дитца; предположить, что он чего-то не умеет.
— Конрад учит тебя бою, и учит здорово. Но в твоей жизни будут ситуации, когда его школы не хватит. Слишком долго он учил одному и тому же. Хорошо учил, правильно. Но только одному. Я же могу научить тебя не бою, но драке. Грязной, подлой драке. Драке трущоб и портовых кабаков. Кроме того, женщина способна научить другую женщину такому, до чего не додумается ни один мужчина. И, сдается мне, в твоём исполнении это будет сущий шедевр. Подумай об этом. Посоветуйся с отцом. Если решишь — ты знаешь, где меня найти.
Атмосфера в комнате неуловимо изменилась, напряжение ушло, и Дамарис с некоторым облегчением и привычной уже досадой крикнула:
— Джимми! Прекрати!
В "Белом котенке" было шумно. Поначалу Конрад недоумевал, с какой стати Лана выбрала эту забегаловку для того, чтобы отметить свое девятилетие. Портовый квартал, публика самая непрезентабельная….
Он был готов оплатить ужин на всю честную компанию хоть в "Бэзиле"… потом сообразил. Именно здесь девочка полтора местных года подрабатывала сначала официанткой, потом помощницей бармена. И теперь, разумеется, хотела, чтобы не она прислуживала, а прислуживали ей. Здесь. И только здесь.
— Ну что? — весело прищурился Джеймс Рипли. — Ты действительно решила вступить в Легион? И не жалко тебе волос?
— Решила, — серьезно кивнула девушка. — Что было хорошо для па, то и для меня сгодится. А волосы… я их сохраню. И когда-нибудь, через много-много лет, брошу в погребальный костер. Чтобы путь Конрада по Радуге был ясным и светлым.
— Ты намереваешься сжечь меня? — основательно принявший на грудь Дитц иронически усмехнулся. — Я же не мрин!
— Ты больший мрин, чем любые пять моих знакомых мринов. На выбор. Или десять. Или сто, — Лана была абсолютно серьезна. — Нет, если ты возражаешь…
— Не возражаю, — покачал головой Конрад. — В Страшный Суд я не верю, а потому… неважно, что будет с моей тушкой. Радуга — так Радуга. Главное, чтобы приняли, а кто — без разницы.
— Примут, па. Тебя — примут.
Направление, в котором свернул разговор, майора Рипли не устраивало совершенно, а потому он встал и провозгласил замысловатый и не слишком понятный ему самому тост. Остальные, однако, восприняли его слова вполне адекватно: кружки и стаканы сошлись в центре стола с немелодичным звяканьем, а пребывавший под изрядным хмельком Бронислав Стефанидес рявкнул: "Ура!".