Легионеры
Шрифт:
— Одним махом, смотрю, решил покончить со мной. Но это ты зря. Ладно, я сегодня добрый. Но тогда ставку увеличиваем, сразу в десять раз, — он не только согласился с предложением, но сам, с непонятной для столпившихся болельщиков легкостью предложил увеличить ставки.
После чего Рысак вздохнул с облегчением и как бы обреченно кивнул головой, мол «добивай меня этим увеличением, раз уж фарт на твоей стороне».
Принесли очередную, новую колоду. Смены колод почему-то требовал Рысак,
Старую колоду приводили в полную негодность, либо пробивали гвоздем, либо просто рвали. Но это только при игре по-крупному. Хотя, для чего портить фабричным способом изготовленные карты, тем более с определенными затруднениями доставленными на зону — непонятно. Наиболее грамотные объясняют это тем, что со стороны проигравшего эти карты приносят неудача, а вот со стороны победителя, совсем уже непонятно, мол, нечего ловить счастье и удачу за чужой счет.
Особенно хорошо увеличивать ставки в игре, когда в окна барака заглядывает огромная и безнадежно пьяная луна. Она раскачивается в зимнем, морозном воздухе из стороны в сторону и подает только ей понятные знаки. Расшифровав их, возможно ты сам, без посторонней помощи увидишь, как удача снова возвращается к тебе.
Правда, сутулившиеся над столом игроки слишком заняты игрой и не обращают внимания ни на что. Было похоже, что одному из них, совсем скоро, придется по примеру местных волков, на эту луну долго и протяжно выть от горя.
Пока же глаза сверкали искрами азарта, спины были напряжены, руки ходили ходуном. Оба безостановочно курили и для пущей бодрости и задиристости, прикладывались к кружке с чифирем. Короткая встреча с прекрасным, т. е. картинками, художественно расположенными на картах, продолжалась.
Никто из игроков не собирался уступать, поэтому задумываться над тем, как он выглядит в глазах окружающей свиты, было недосуг… Ну их… не до этого. Но, зато каждый пытался с твердой уверенностью в успехе, расстроить планы сидящего напротив сатаны, какими-то только ему ведомыми причитаниями, сплевываниями и похрюкиваниями над картами.
Наверняка Данила уже жалел о том, что он поддался первому порыву, который может оказаться для него роковым. Когда он поставил на кон «святая святых», средства воровского общака. Все ахнули. Правда, особо возражать, зная его неуправляемый характер и припадочную натуру, никто не посмел. Рысак с негодованием бросил карты.
— Ты Данила, как хочешь, но я больше играть не буду, — он нарочито медленно стал собирать со стола выигрыш. Денег было около двадцати пяти тысяч долларов. — Ты что надумал. Это же сколько грева для всех нас. Да, что там для нас? Для пацанов сейчас парящихся в БУРе (барак усиленного режима). И ты смеешь такие «бабки» ставить на кон? А всех остальных, ну, так же получается, если проиграешь, лишишь дополнительной бациллы?
Присутствующие согласно
— Нет, ты будешь играть! — свое требование, вышедший из себя пахан, подкрепил вытащенной из под стола массивной заточкой. Резким ударом, он загнал ее в стол, прямо в центр образовавшегося долларового пригорка, как раз между руками Рысака. После чего длинно и грязно выругался. — Ты… законов не знаешь… Пока у меня есть деньги… я имею право отыграться… Я не прошу играть со мной в долг. Я пахан, а ты еще никто. Поэтому будешь делать то, что я скажу. Если я решил… Если я принял решение, значит и вся ответственность на мне…
Было видно, как не хотел играть Рысак. Как через силу, кривясь от невыносимой душевной боли и страданий принимает он сдаваемые карты и получает выигрыш.
Вполне естественно, что и деньги общака, поставленные на кон, были проиграны.
— Утром разберемся, — миролюбиво и устало сказал Рысак, уходя спать в другой барак. Мог он еще что-нибудь сказать или нет неизвестно. Но, не сказав после этого ни слова, сложив денежные купюры в полиэтиленовый пакет, удалился на покой.
Чтобы «покой» не оказался последним в его жизни, то есть отдых плавно не перешел в фазу «вечного сна», пригласил с собой для страховки Микроба. Тот, еще недавно верный помощник и мудрый советник Данилы, с радостью поспешил за Рысаком. Данила же остался один, размышлять над ухабисто-похабистыми поворотами и виражами жизни.
Утром Данилу нашли в туалете с перерезанным горлом. Кому много позволено, с того и спрашивается больше, по самому строгому — гамбургскому счету.
Микроб и еще много народа могло подтвердить, что это мог сделать кто угодно, кроме Рысака. За всю ночь он, не смотря на большое количество выпитой с вечера жидкости, никуда из барака не выходил. Перед сном попросив двоих пацанов сберечь выигрыш. Сам завалился спать и спал, надо сказать, сном младенца, чистым светлым и незамутненным всевозможными негативными впечатлениями. Снилось ему что-то светлое. Пацаны, гордые оказанным им доверием, несшие всю ночь рядом с ним дежурство, рассказывали, что ночью он во сне улыбался.
Опасения по поводу смерти Данилы были серьезными и обоснованными. Главным подозреваемым мог быть только оскорбленный им Рысак. Покарать вора такого масштаба, как Данила Белокаменный, мог только сходняк, всем остальным, включая и Колю Коломийца, следовало подумать о своей отмазке. Воры не любили самодеятельности. Веских причин убивать Данилу, у него не было. Хотя с утра поднялся большой шум, Рысак однако, чувствовал себя спокойно. Самое удивительное для него было в нем самом. Он сделал очень большой скачок по воровской лестнице и, прислушиваясь к себе самому с удивлением обнаруживал, все-таки он был больше вор, нежели завербованный чекистами для каких-то своих нужд агент.