Легкие миры (сборник)

Толстая Татьяна Никитична

Слово действительно нашлось, но узус разочаровал. Звучание никак не хотело прилипать к значению, а все норовило как-то мимо – скажем, «хуйхуй» – голубая сорока. Ну и хуйхуй с ней, с сорокой, а смысл, смысл где?

Но зато фразеология приятно обрадовала. Нашли выражение: «тэнгэр хуйсрах» – «погода испортилась». И сразу же всей семьей – двое родителей, семеро детей – нежно полюбили монгольский народ, может быть, понятия не имевший, кого он там прискакал завоевывать, но зато нашедший правильные, сильные, печальные слова о серой нашей, неизбывной питерской погодке; нет – о погодке российской, от моря до моря, когда в окне – пьяный мужичок идет и падает, и снова, шатаясь, идет, и в магазинах один маргарин, и все евреи уехали и разлюбили нас, и Леонид Ильич все бормочет и живет, живет и бормочет, а мы никогда, никогда, никогда не увидим Неаполя, чтобы спокойно умереть, и Кобзон поет, и дождь идет, и рано темнеет. Тэнгэр хуйсрах.

Сегодня, 4 ноября, идиотский, чиновничий праздник, ничему живому не соответствующий. Впрочем, дороги практически

пусты, и на том спасибо. Выходной, и то ладно. Меньше выхлопа. До солнцеворота еще почти два месяца, самое тяжелое время, самое темное небо, самое короткое солнце, если оно вообще выглянет. Кобзон все поет. Какие густые у него волосы. Какое белое лицо. Комсомол отметил девяностолетие. В магазине «Седьмой континент» кончился сахар. Как же пить чай? Зачем же снимать с антресоли самовар? Ведь она давно умерла. Мы – монголы. Погода портится.

Портится погода.

Синяк

Говорят, государь болен.Мы думаем – это правда:С деревьев падают листья,Куда-то подевались птицы.Говорят, государю худо,И тому есть верные приметы:Все примолкли, говорят тихо,Если и крикнут, то дома.Женщины смотрят с тревогой:На золоте выступили пятна,Хрустали в серьгах тускнеют,Будто бы их никто не носит.А недавно солнце затмилосьЧерною, червивой луною.Смотришь с силой, а видишь слабо,Словно на глазах – бельма.А намедни с государева подворьяВыбежала черная собака,На переднюю ногу припадалаИ на задние припадала тоже.А хвост у собаки не собачий,А будто колбасок связка.Приглядишься – а это змеи.Отродясь мы такого не видали.Да и морда, говорят люди,Не звериная харя, а птичья.Что с того, что шерстью покрыта!Разве у собаки клюв бывает?А видать, собаку ту били:Плачет, как малый ребенок,Головой качает, точно баба,Пачкает дорогу слюнями.Через мост собака побежала,Туда, где богатые усадьбы,Где большие засовы на воротах,Под забор метнулась – и нету.Тут же толкователи вышлиТолковать по звездам и книгам,К чему, дескать, слюни да слезы,А то будто мы сами не знаем.Будто мы и сами слюниНа чужое добро не пускали,Будто бы не плакали горько,Ежели случалось разоренье.А скажите нам, волхвы, чародеи,Устоят ли три черепахи?Не рухнет ли свод хрустальный,Золотые не ссыплются ли звезды?А то, вишь, государь болеет —Ни рукой не шевельнет, ни ногою,Ему в уши кричат – он не слышит,За плечо трясут – он не внемлет.Закатились под чело очи,На устах блуждает улыбка,Бормочет государь беспрестанно,Что бормочет – и сам он не знает.А пашни заносит снегом,А монету никто не чеканит,А замки на темницах все крепче,А звери уже на пороге.

Читай, читай!

Так вот где таилась погибель моя!Мне смертию кость угрожала!Из мертвой главы гробовая змия,Шипя, между тем выползала;Как черная лента, вкруг ног обвилась,И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Обычай хоронить коня вместе с его владельцем уходит корнями в индоевропейскую древность. Собственно, и сегодня братки заказывают для своих надгробных памятников полноразмерные мерседесы, а некоторых, пишут, хоронят прямо вместе с любимым транспортом и, ясное дело, мобилой. Понятно, сначала помирал хозяин, и тогда убивали коня, чтобы похоронить их вместе – с любимыми не расставайтесь.

Но бывает – и очень часто, по понятным причинам, – что первым умирает конь. Непорядок. Но что делать! придет черед и князя. Их связь мыслится неразрывной. Ведь что такое князь без коня? – все равно что конь без князя. Только оседлав благородное животное, только слившись с ним, князь обретает власть: он выделяется из толпы, он возвышается над толпой, он управляет, он несется вперед, куда еще не скоро добредет безликая масса в лапоточках.

В этом контексте совершенно очевидно, что «гробовая змия» есть могильный червь, поэтически разросшийся до размеров мифологического чудовища, отнимающего жизнь у правителя. Змея напоминает о смерти, змея символизирует смерть, змея объединяет князя с конем, перевязав этот властный пакет крепкой пестрой лентой. Князь, конь и змея – единая трехчастная конструкция, это и святой Георгий со змием, это и Петр Великий работы Фальконе, он же Медный Всадник: вперед, вперед рвется царь, поднявший коня (Россию) на дыбы, прочь из отсталой старины, в Европу! – но змея, запутавшаяся в ногах коня, тормозит и душит все прекрасные порывы и поливает ядом все прогрессивные мечтания. Хрен тебе, а не Европа.

Власть сакральна, но не потому, что, как учит нас Никита Сергеич Михалков, всякая власть от Бога. (То есть она, безусловно, от Бога, но не от того, с которым Никита Сергеич на короткой ноге.) Власть сакральна, и поэтому она получает знамения, знаки и прочие инсигнии, которые она должна расшифровывать, трепеща и предчувствуя. Если явилась комета, то это царю, а не Сидору Кузьмичу угроза. Если случилось лунное затмение, то поколеблется как минимум одна из ветвей власти – к примеру, законодательная. Большому начальнику – большое знамение, малому – малое.

Но общее разложение общества привело к тому, что власть разучилась читать эти знаки; я огорчена такой невнимательностью.

Так, Господь Вседержитель, весь в синих молниях и косматых кометах, явил тверскому губернатору Зеленину знамение: нормальную гробовую змею, для удобства представленную в виде дождевого червя в кремлевском салате. Змея небольшая? – да, но и Тверь, знаете, не Красноярский край, по сеньке и шапка; редуцированная змея показалась губернатору и предрекла скорую гибель: скоро он выпустит поводья из рук и утратит бразды правления. Вместо того чтобы прочесть свою судьбу в объедках зелени (уж куда ясней? адресное знамение-то!), губернатор сфотографировал мифологического вестника и поглумился над ним: выставил в твиттере на всеобщее обозрение. Погнался за инновационным трендом. Из президентской администрации раздался рокот: «слабоумный». Они знают; у них знамения небось по два раза на дню, граффити зловещие и всякое такое. Кремлевская техничка уже запарилась стирать ежедневный «мене, текел, фарес» мокрой тряпкой.

…И фонарем на нем я освещаюСлед надписи и наготу червя.«Читай, читай!» – кричит мне кровь моя:Р, О, С, – нет, я букв не различаю.

А ты различай.

Кремлевские сценарии

Почитала про инаугурационный прием; ну что, скучища и гламурный официоз. Зачем потратили 26 миллионов рублей на «традиционные блюда русской кухни» (морской гребешок, кокос, рататуй)? Если считать, что там была тысяча гостей, то получается, конечно, не так уж дорого: по 900 долларов на рыло, это же не только на кокос и «Абрау-Дюрсо», но и на поваров, стирку и глажку белых скатертей, а еще потом пылесось после них. Охрана опять же: хоть гости вроде личности проверенные, но лишний снайпер никогда не помешает. На каждого дуло надо наставить. А то он сделает вид, что за мобилой полез, а сам как плюнет отравленным шипом в пре-зидентско-премьерскую сторону.

Но вот скучно, скучно. Поели и разошлись, ну что это за событие. И людям скучно, и государю. Ина-угураций-то больше не будет, теперь это навсегда.

А ведь можно было приготовить по-настоящему здоровский сценарий, театрализованное представление. Вариантов куча.

1. Допустим: только сели, вилку в руку, потянулись ткнуть в рыбную нарезку – вдруг шум за дверями, крики, чей-то долгий болезненный вопль. Свет, допустим, гаснет. Двери Георгиевского и Андреевского залов распахиваются, врывается ОМОН. Крушит столы, сшибает с ног испуганных, повскакавших с кресел гостей, с громким чпоканьем лупит по ребрам банкиров, депутатов, олигархов там или, например, работников поп-глам-культуры: Марину Юденич, Стаса Михайлова, – зубы в крошку, силиконы полопались, потеха! Доктор Елена Малышева визжит как резаная – это же любо-дорого послушать.

Хорошо отвалтузив гостей, ОМОН рассыпается и улетучивается. Свет зажигается, входят смеющиеся хозяева – Президент и Премьер, с бокалами, с бутербродиками типа канапе на тарелочках. Это шутка была! Сейчас отсмеемся – и снова за еду! Прибегают официанты, быстро перестилают скатерти, вносят новые блюда. Гости оценивают юмор, облегченно вздыхают, приглаживают волосы и поломанные ребра, тоже заразительно, громко смеются. Вытирают кровь с разбитых лиц салфетками с российским гербом. Ничего такого не произошло, а некоторые сразу же говорят, что даже и не заметили, все как обычно. Ну или Прохоров, к примеру, громко заявит, что даже приятно было косточки размять.