Легкие отношения
Шрифт:
— Господи, это был ты, — выдохнула она.
— Да, — просто ответил я, потому что не знал, что еще добавить.
Поставив тарелки на стол, я перенес туда корзину с хлебом, наш кофе и разложил приборы. Достав из холодильника нарезанный салат, я приправил его оливковым маслом. Потом поставил в духовку замороженные маффины. Молча взяв Монику на руки, я пересадил ее за стол, а сам сел напротив.
— Приятного аппетита.
— Спасибо, — отозвалась она, взяв вилку не глядя. Моника все еще сверлила
— Что, например? Ты все и так уже знаешь.
— Это был ты?
— Я.
— Зачем ты это делал? — вкрадчиво спросила она.
— Потому что любил тебя и не мог терпеть мысли о том, что тебя будет касаться кто-то другой.
— Почему перестал это делать?
— Потому что ты вообще перестала куда-либо выходить.
— Ты следил за мной?
— Немного.
— Морган, посмотри на меня.
Я сам не заметил, что опустил взгляд и теперь пялился на омлет, от которого поднимался пар.
— Скажи это мне в глаза.
— Что именно?
— Что ревновал и не хотел, чтобы меня касался кто-то другой.
— Мо…
— Нет, я хочу, чтобы ты признал это, глядя мне в глаза.
— Да, я ревновал! — почти выкрикнул я, вскочив из-за стола. — Ты знаешь, как болело мое сердце, когда я видел твои улыбки, обращенные к другим мужчинам? Я готов был отрубить руки тем, кто решался дотронуться до тебя.
Она подскочила и повисла у меня на шее, крепко прижавшись всем телом.
— Я люблю тебя, Морган Стайлз.
— И я люблю тебя, детка, — ответил я, буквально впечатывая ее в себя.
После нескольких минут чувственных поцелуев я прикоснулся к ее лбу своим.
— Что это было?
— Благодарность за то, что развеял миф о моем сумасшествии.
Я рассмеялся.
— Ты считала себя сумасшедшей?
— А что еще мне оставалось думать?
— Из нас двоих именно я вел себя как сумасшедший.
— Сталкер. Сумасшедший сталкер.
Я шлепнул ее по голому бедру.
— Давай завтракать, дикая штучка.
— Что ж, нам предстоит дохрена работы, — сказал я, оглядываясь вокруг.
Моника подняла голову от письменного стола, стоящего в ее спальне, и повернулась ко мне.
— Не так уж и много на самом деле. Мы можем м-м-м… — она прикусила губу, избегая моего взгляда, — …собрать только самое необходимое.
Моника так и не подняла на меня взгляд, чувствуя свою вину за сказанное. Я был в этом уверен.
— Мо, ты не избежишь совместного проживания со своим мужем, — усмехнулся я.
— Ладно, — быстро произнесла она, пожав плечами, и вернулась к упаковке вещей из рабочего стола.
— Ладно? — переспросил я со смехом, прислонившись бедром к столу и пытаясь поймать ее взгляд.
— Ага, ладно.
Я уже вовсю смеялся. Ей нужно
Я заметил в ящике стола фотоальбом и схватил его. Мо попыталась вырвать его, но я поднял руку вверх, и, как бы она ни прыгала, забрать ей его не удалось.
— Что это, детка? Порнофото? Почему ты не хочешь, чтобы я смотрел?
Мо осознала, что все попытки выдернуть у меня альбом закончатся неудачей, и потому остановилась. Она опустила руки и снова начала складывать вещи в картонные коробки, попутно сортируя на рабочие и личные. Я открыл фотоальбом и рассмеялся.
— Вы что, учились в начале девяностых? Что это за шорты в звездах, Мо?
Я рассматривал фото, на котором на фоне главного корпуса колледжа стояли Моника с Роуз, одетые в абсолютно одинаковые джинсовые шорты, цветом имитирующие американский флаг. Их челки были начесаны, как в начале девяностых, а на ногах — винтажные кроссовки. Девушки широко улыбались в камеру. Рядом с ними стояла еще одна, которая надувала пузырь из розовой жвачки. Я рассмотрел голубые тени и ярко розовые помады на их губах. Я не мог перестать смеяться, представляя себе, как на заднем плане играет диско.
Моника улыбнулась, глядя на фото.
— Это была вечеринка памяти.
— Вечеринка памяти?
— Ага. На первом курсе староста курса вместе с комитетом активистов придумали, что каждая пятница первого семестра будет посвящена какой-нибудь выдающейся эпохе студентов колледжа. Это был день, посвященный девяностым. Мы крутые тут, правда?
— И что, каждую пятницу вы наряжались согласно эпохе?
— Да.
Я листал альбом и смеялся, потому что там было море фотографий. Мо с Роуз — на большинстве из них. Иногда с парнями, иногда с друзьями. Но почти на каждом фото их образы действительно отображали разные эпохи.
— О, тебя пустили в кампус с сигаретой?
— Эй, она была незажженной. Ты же видишь, как мундштук и длинная сигарета дополнили мой образ тридцатых?
— Нет, это сделали твои губы бантиком, — усмехнулся я, сжав пальцами ее подбородок и смачно поцеловав.
Досмотрев фотоальбом, я положил его ей в коробку.
— Что это?
Я достал толстую синюю папку на резинке.
— Это мои награды.
Я открыл папку и начал листать бесчисленное количество дипломов, наград и сертификатов, выданных на ее имя, за достижения в сфере писательства и журналистики.