Лёха
Шрифт:
2. винтовка немецкая 51 патрон
3. Винт. Мосинки — 3 шт. 110 патронов
4. Автомат л-та Березкина ППД — 0 патронов
5. СВТ 40 патронов
6. ТТ л-та Березкина — 8 патронов
7. Кинжалов — 3 штуки
8. Парабелум Середы — 4 патрона
9. Парабелум маленький — 3 патрона
10. Карабин в чехле — 36 патронов.
Одежда
1. Тулуп
2. Кумплект немецкой формы полный — 1 шт
3. Кумплект труд офицерский 1 шт.
4. Кумплект труд солдатский в крови 1 шт
5. Кумплект зеленый в крови. 2 шт.
6. Одежда Стецько (китель польский) 1 шт
Амуниция
1. Плащ-палатки немецкие — 3 шт.
2. Каски нем. 3 шт.
3. Бачки противогазные 3 шт.
4. Фляги 6
5. Котелки 7 шт.
6. Примус бензиновый 1 шт.
7. Печка с сухим спиртом «Эксбит» 1 шт.
Тут заметил, что не записал сапоги, что были в избытке, всякий брезент, одеяла и прочие вещи, например термоса. С термосами была дополнительная сложность — боец не знал, как правильно их записать и опасался обмишуриться. Совсем сложно было с харчами, потому как там Середа откопал и напереводил всякого разного, начиная с пакетиков, содержащих сухой пахучий порошок, но надпись, в чем артиллерист готов был побожиться — гласила, что это «Маршевый напиток» и кончая упаковками с сухим спиртом, что тоже вызвало непонимание у Семенова. Спирт — сухой?? Особенно удивился, когда Середа походя объяснил, что эти маленькие брусочки словно спрессованного сахара на самом деле — для разогревания пищи и для разжига примуса. Совсем запутал. Не меньше вопросов вызывали и консервные банки без этикеток, а их запасливый немец припас с десяток. Вот одну вчера открыли на ужин — оказались мозги. Что в других — никто сказать не мог. Единственно, что было ясно, что в своем мешке — три шмата сала, да лук-чеснок, а в немецком рюкзаке — свежий хлеб и два круга колбасы. Потом новоиспеченный старшина запнулся о чемодан и вспомнил, что еще и белье надо бы на учет взять, просто голова кругом шла, а времени — то и не было. Окончательно огорчило то, что совсем про аптечку забыл, все пилюли и баночки Середа сложил в жестяную коробку, взятую с брошенного перемотоцикла и теперь по уму надо было б разобраться, но этим заниматься Семенов откровенно побоялся. И категорически не хотелось выбрасывать хоть что. Просто сердце кровью обливалось, потому как за что ни схватись — ну все нужное, если и не сей момент, так завтра понадобится. Только, можно сказать, разбогатели — и на тебе. Так еще и самим себя раскулачивать. Что совсем горько.
Лейтенант возился с ранеными своими, вроде поил — кормил и говорил о чем-то. Семенов подошел поближе, присмотрелся. Оба бойца были какие-то маленькие, щуплые и это было хорошо, окажись тут здоровяки, тащить было б тяжелее. Один лежал совершенно безучастно и его лицо, восковое, с полупрозрачной какой-то кожей, неживое уже, только глаза двигались, Семенову не понравилось, словно со старой иконы лик, не здешний уже, не земной, а потусторонний. Плохо бойцу, отходит уже, пожалуй. Второй, лежавший на животе, отчего ему было трудно пить из фляги, наоборот был живехонький, злой и ругался как заведенный. Как пулемет частил. Ранение у бойца явно было стыдное, в задницу, но тут насмехаться б над ним Семенов не стал, как — никак серьезный семейный человек, не малец несмышленый и уже понимал, что на войне смерть с любой стороны подлететь может. Так бы попало в руку — и был бы как огурец, вот к примеру как бравый Середа, а так — лежи пластом и ни идти, ни ползти. Даже во сне не поворочаться себе в удовольствие. Раненый злобно посмотрел на незнакомого бойца, заранее ощетинился и приготовился ругаться, но морда у Семенова была постная, выражения имела не больше, чем свежеструганная доска и никакого ехидства в свой адрес измученный паскудной раной человек не обнаружил, потому и смолчал настороженно.
— Вот, тащ летнант, написал коротенько — протянул выстраданный литературный труд начинающий писатель Семенов.
Берёзкин невозмутимо листок взял, поставил точки над Ё в своей фамилии, исправил заковыристые слова «парабеллум» и «комплект» и спросил:
— Что мы можем тут оставить?
— Жбаны от ихних противогазов, да каски — не задумываясь ответил Семенов, прикинувший, что это железо если и не полпуда весит, то где то около того, а обойтись можно и без них.
— Мало. Что еще?
— А остальное надо, тащ лтнант.
Командир поморщился, старясь это сделать незаметно. Беда была в том, что он и сам был запасливым, несмотря на молодой возраст и сам же приказал еще больше увеличить вес, взяв насос и камеры с битого авто. И тоже натерпелся от лесной нищей жизни. Сам был горожанином, в лесу бывал только на прогулках или за грибами, в семье жил на всем готовом, благо были живы и мама
— Ладно, припрячьте это железо. И камеры с насосом тоже. Но чтоб найти можно было.
Семенов кивнул, сделать тайничок невдалеке для него сложностью не было никакой. Выбрал елочку поменьше, лопаткой прорезал дерн и корни, вырезав вокруг деревца квадрат, потом потянул за верхушку и словно люк в землю открылся, когда ёлка повалилась наземь. Быстро вырыл в рыхлом грунте углубление, чтоб все влезло, землю ссыпал на кусок брезента и оттащил потом поодаль в ямку, замаскировал мхом. Каски поставил стопкой рядом вставил футляры, накрыл сверху камерами и насос (тяжеленный зараза!) завернутый в затасканную портянку пристроил. Поставил ель обратно — ну как и было, с двух шагов ничего не заметно. Запомнил место, вернулся. Привычно ужаснулся тому, сколько тащить надо, но успокоил себя тем, что раненые все-таки плюгавые и тщедушные.
Как и говорил лейтенант — выдвинулись через час, пыхтя под навюченным грузом. Носилки получились удачными, Усов ожидаемо оказался легким и потому до первого привала дошли достаточно быстро. Ноги никто не сбил, плечи не натер, даже потомок, хоть и взмок, но держался молодцом. До второго привала дошли уже уставшими. Вот дальше пошло тяжелее и когда добрели до нужного места (лейтенант вывел как по нитке), выдохлись изрядно. И что особенно огорчило — Середа совсем спекся, хотя и пытался из последних сил держаться браво.
Семенов хотел сказать об этом командиру, но тот то ли сам сообразил, то ли ефрейтор его надоумил, и потому приказал Середе готовить обед к их возвращению, лагерь по возможности привести в порядок и присматривать за больным. Артиллерист из гонора и хохляцкой упертости попытался было спорить, но приказ командира был резким и к спору не не располагал. К тому же была поставлена и дополнительная задача — найти среди немецких медикаментов что-либо для лечения Усова. Тут Середе крыть было нечем.
Обратно дернули налегке, потомку Берёзкин велел оружие оставить для охраны лагеря, что старшина ВВС с радостью исполнил — тащить тридцать килограмм для него было непривычно и он вымотался почти как и раненый артиллерист. Лейтенант поглядывал на него с неудовольствием, вспоминая свой полнокровный здоровый взвод, с которым он вступил в бой совсем недавно, а теперь вот у него такая инвалидная команда и это еще хорошо, потому как все-таки живые люди. Мертвых лейтенант не то, чтобы боялся, как комсомолец он был чужд всяких там старушечьих сказок, особенно в светлое время суток, но все-таки живые ему нравились куда больше.
Впрочем, Берёзкин произвел на Семенова хорошее впечатлении, да и человеком оказался вроде толковым.
Когда устроили перекур, лейтенант, поглядывая на красномордого Лёху, тяжело отдувавшегося, рассказал, что уже имел дело с летчиками. Ефрейтор хмыкнул и переглянувшись с командиром, сел в дозор — чуточку поодаль от компании, видно было, что он эту историю и своими глазами видел и слышал не раз, потому и полезнее всем, если он покараулит, а лейтенант негромко начал:
— Мы тогда только окапывались, еще до первого боя было — смотрим ревет что-то — низко-низко прямо на нас самолет несется. И дымит. И второй за ним. А мы в чистом поле и ямки только вместо окопов еще. Кто-то заорал «Воздух!», я тоже команду подал — и залегли кто куда. А первый этот самолет как грохнется на брюхо сразу за нашими позициями — пылищу поднял, я смотрю — из кабины летчик вывалился и под крыло залег. А на хвосте вроде как сквозь пыль — красная звезда. Наш, значит. А второй самолет свечкой вверх, вывернулся так и вниз летит, лупит по тому, что на земле из всех стволов. И свастика на хвосте у него и полоса желтая! Немец! Слышу хлопает что-то, а это наш ротный бегом бежит, орет «Огонь!» и из своего ТТ по немцу на ходу стреляет. Я тоже команду подал, кто из чего по фрицу давай лупить, у Даутова в диске трассеров половина оказалась, он все тут же и выпулил, прямо струей такой. Красиво! Чуть-чуть не попал! Немец как увидел, что по нему стреляют, этакое сальто-мортале винтанул вбок и на бреющем утек.