Лекарства для слабых душ
Шрифт:
Клевцова кратко всхлипнула и замолчала, страдальчески наморщив нос и сжав губы. Шарков, уже досадуя на себя за то, что завел этот разговор, попытался утешить её:
– Ну вы-то без работы не останетесь. Не то что наш брат технарь…
Дверь распахнулась, на пороге показалась Лоскутова. Не входя в комнату, она позвала:
– В закройной накрыт стол, приглашаю.
Шаркову было ясно, что это приглашение относится и к нему, водителю. Что ж, он только пригубит спиртное, а от закуски не откажется. Он первый поднялся и направился в соседнюю комнату, за ним нестройно потянулись остальные.
В закройной большой рабочий стол закройщиц
– Мы собрались, чтобы «обмыть» выкупленное помещение.
– Так ведь у «Надежды» его отберут, мы же банкроты, – как бы спроста удивилась Вера Акимова (по молодости ей подобная наивность сходила с рук).
– Ателье останется здесь, в этом помещении, которое будет принадлежать не кому-то, а мне – главному соучредителю «Надежды», – спокойно, весело отозвался Чермных. – Так что давайте выпьем за успех нашего общего и совсем не безнадежного дела.
Всё-таки женщины по-прежнему с тревогой посматривали на Чермных, покоробленные его грубостью на собрании. Разговор за столом не клеился. Чтобы снять напряжение, Лоскутова включила магнитофон. Под разухабистые звуки шлягера Надежды Бабкиной «А я мальчиков люблю» Чермных наклонился к Лоскутовой и что-то тихо прошептал ей. Та, покрасневшая от выпитого вина, приглушенно засмеялась:
– Да ну вас, Сергей Борисович! Какой там ночной клуб, какой театр! Вечером мне бы только доползти до своего порога. У самой каждый день такой театр, что уже ни на что сил не хватает!
У Шаркова от неожиданности ёкнуло сердце: вот это откровение! Лоскутова призналась в том, что разыгрывает спектакль! И так это совпало с его мыслями о том, на самом деле происходит в «Надежде»: что события разворачиваются здесь по тщательно продуманному и жестокому сценарию!
Задумавшись, Шарков не сразу уловил устремленный на него взгляд Чермных. Тот, всматриваясь в него поверх бокала, с насмешкой спросил:
– Заскучал оттого, что нельзя выпить? А ты рискни!
– Я ему рискну! – отозвалась за Шаркова директриса. – Пусть рядом со мной хоть один водитель не пьет. От пьяниц да и вообще от мужиков одни огорчения.
– Да, наслышаны про твоего зама. Как он?
– Ни царапины. А машина – вдребезги. Лучше бы наоборот.
– Печально. Но ты же без машины не останешься. Так что не стоит хандрить. А то некрасиво, когда вечерами изящная дама тоскует одна с бутылкой. Да ещё курит без конца…
Лоскутова натянуто засмеялась в ответ.
Дверь отворилась, и на пороге показалась Акопова:
– Сюда никто не заходил? К нам проник посторонний! Высокий такой, в черной куртке. Сказал, что к мастеру, и сразу рванул мимо меня. Я заподозрила неладное,
Лоскутова с волнением взглянула на Чермных:
– У нас, кажется, происшествие…
Чермных усмехнулся:
– Нужен вышибала? Что ж, могу тряхнуть стариной…
– Я только сейчас вспомнила, что дверь своего кабинета не закрыла, когда меня срочно позвали в цех, а оттуда я сразу сюда. В кабинете у меня одежда и ещё кое-что ценное. Пойду посмотрю…
Лоскутова порывисто встала из-за стола, и следом за ней, грузно опираясь о столешницу, поднялся Чермных. Но она положила ему руку на плечо, удерживая на месте:
– Без вас разберутся. Наверно, просто какой-то пьяный. Или хахаль какой-то портнихи. Нужно только закрыть дверь в кабинет.
– А если он не только пьяный, но и буйный?
– Мы, женщины, легче их успокаиваем. А у мужиков сразу мордобой…
– Ну, смотри…
Лоскутова поспешно вышла. Было слышно, как в коридоре дробно застучали её каблучки.
Прошло ещё несколько минут, и в закройную снова заглянула Акопова, объявила звенящим от волнения голосом:
– Незнакомец сейчас в фойе! Ему так просто не выбраться! Я закрыла входную дверь изнутри! Лишь бы не разбил витрину! Давайте все туда!
Из-за спины Акоповой, из коридора, послышался нарастающий шум голосов. Чермных и Шарков вскочили, бросились в коридор. За ними высыпали остальные. Теперь крики доносились из фойе, и все устремились туда. Сквозь толпу женщин Шарков сразу не разглядел незнакомого высокого парня, почти прижатого к стеклу витрины, тревожно озиравшегося, как затравленный зверь. В его глазах застыло потрясение, но расслабленный, вялый рот, казалось, слегка улыбался, как это бывает у истериков после приступа. Шаркову почудилось даже, что молодой человек дрожит. Подбадривая друг друга криками, бабы все теснее надвигались на незнакомца. Тут же рядом оказался почему-то и Михалин, которого не видно было ни на собрании, ни за столом в закройной. Наверно, он заходил к одному из арендаторов, а показаться Лоскутовой на глаза не посмел.
Шарков ухватил общее в облике Михалина и незнакомого парня: оба рослые и вместе с тем жалкие. «А парень совсем зелёный», – мелькнуло в его сознании. – «И не похож на блатного. Такого бабы запросто могут побить».
О том же, наверно, подумал и Чермных, который раздвинул толпу и вплотную подошел к парню, заслонив его от женщин.
– Дать ему по шее! – требовали злые женские голоса. – И пусть вывернет карманы! Пусть покажет, что взял! Нечего косить под немого или дурачка!
Чермных негромко приказал парню:
– Ну-ка, показывай, что у тебя в карманах…
Когда тот послушно выгреб пачки купюр, и в толпе ахнули.
– Это он украл,– догадался кто-то. – Лилия Витальевна, посмотрите, это ваши? Да где же она? Где Лилия Витальевна? Её здесь нет! У себя в кабинете она, что ли? Не случилось ли что с ней? – наперебой, испуганно закричали бабы.
– Кто-то побежал искать Лоскутову. Через минуту из коридора донёсся истошный бабий крик:
– Лилия Витальевна убита! Зарезана-а-а!
Парня с понурой головой, спрятавшего глаза от яростных взглядов толпы и яркого света люминесцентных ламп, развернуло точно пружиной навстречу устремлённым на него взорам. Негромко, но с отчаянной решимостью, заклиная каждого взглядом своих карих глаз, он проговорил: