Лекарство от хандры
Шрифт:
Бугаев взял снимок, долго его разглядывал, хмурясь и кусая губу, наконец выдал:
— Да, точно. Однажды подошел к нам на стадионе. Не помню, о чем они говорили, помню только, Вася называл его Акопяном. Я потом спросил: «Акопян это его фамилия?» — «Нет, кликуха, — ответил Вася. — Он мастер фокусы всякие показывать».
Селезнев наспех поблагодарил парня и рванул машину с места.
«Недаром меня этот восемьдесят второй год сразу насторожил. Теперь посмотрим, Борис, до смеха ли тебе будет, как побежишь завтра трусцой по стадиону с портретом Сарычева в руках! Я бы и сам сбегал, да что-то я тут застрял. Пора возвращаться в Питер».
Однако, встретив на Петровке Халецкого, выложить свою новость Дон не успел.
— Позвони в Питер! — еще издали крикнул ему Борис. — Там что-то стряслось.
Селезнев бросился к телефону и набрал непослушными пальцами номер Сандры.
— Дон?!
От этого отчаянного вскрика у него сердце в пятки ушло. Несмотря на очевидную тревогу за Варвару, самообладание Сандре пока не изменяло.
— Что случилось? — спросил хрипло.
— Они похитили Прошку!
Глава 5
Всякая работа занимает вдвое больше времени, чем запланировано, — гласит один из законов Мэрфи (а может, Паркинсона, не знаю точно). Кто бы его ни открыл, он был безусловно прав, в чем я не раз убеждалась на собственном опыте. Оценивая в четверг свои стратегические запасы, я пришла к выводу, что, не подвергая опасности здоровье и жизнь, могу просуществовать в запертом доме около полутора суток, но в глубине души надеялась вырваться из западни часов через десять. В крайнем случае — двенадцать.
Вечером в пятницу я все еще торчала под дверью чулана и, монотонно изрыгая проклятия, ковыряла фанеру тупым столовым ножом. Массивный куб чугунного (или это была черная сталь?) замка демонстрировал полное пренебрежение к моей мышиной возне.
Стопроцентная погрешность в расчетах объяснялась не отсутствием у меня трудового энтузиазма, а безобразными условиями труда, от которых встали бы волосы дыбом у всех создателей КЗОТа поголовно. Мало того, что мой инструментарий не годился даже для культурного потребления морковных котлет, мало того, что работать приходилось согнувшись в три погибели, точно нищенке на паперти, так еще и температура в рабочем помещении была ниже всякой критики. Каждые полчаса я мчалась в неостывшую еще комнату и, дыша как паровоз на негнущиеся красные пальцы, прижималась телогрейкой к благословенной печи. Ушибленное предплечье растолстело, покрылось багрянцем и энергично протестовало против попыток работать левой кистью. Правая кисть после нескольких часов эксплуатации объявила забастовку. К утру пятницы я уже готова была опуститься на четвереньки и зубами вгрызться в мороженую многослойную фанеру.
Но мысль о капитуляции даже не приходила мне в голову, и двигала мной не столько жажда жизни, сколько врожденное отвращение ко всякого рода клеткам и ловушкам. Чтобы я, человек, не признающий никаких ограничений личной свободы, отдала концы, точно мышь в мышеловке или таракан, по беспечности упавший в банку? Фигушки! И я продолжала остервенело терзать фанеру.
Прервав в очередной раз трудовую вахту, я вернулась в комнату и обнаружила, что печь совсем остыла. Тонкие, как волос, щели в ставнях уже не пропускали свет — наступил вечер. Я зажгла лампу, поставила чайник и начала рыскать по комнате в поисках газеты для растопки. Печь держала тепло больше суток, но настала пора спалить дровишки, брошенные моими похитителями в прихожей.
Не обнаружив ничего похожего на газету в ближней комнате, я сунула нос в дальнюю. Не знаю, почему мне не пришло в голову осмотреть ее раньше. Быть может, на моих умственных способностях сказался удар по голове или наркотик, которым меня накачали похитители. Быть может, беглый взгляд, брошенный в самом начале, когда я только что спустилась с чердака, убедил меня, что ничего полезного там не найти. А может, виной всему выключатель, который находился аккурат за дверью и потому оказывался вне поля зрения, когда ее открывали. Да и какая, в сущности, разница? Все мы время от времени совершаем глупости, и даже я — не исключение.
Пошарив рукой по стене и не найдя выключателя, я таки заглянула за дверь и, углядев белый квадрат с черной кнопкой, шагнула к нему. В тот же миг что-то чувствительно стукнуло меня по колену. Я включила свет и обнаружила, что наступила на кочергу, ручка которой и нанесла мне подлый удар. С минуту я недобро разглядывала обидчицу, а потом возликовала: у меня в руках ключ от темницы!
Дыра, которую мне удалось расковырять под металлической пластиной с ушком для замка, была маленькой и неглубокой. Но конец кочерги я туда втисну, и останется только как следует надавить на рукоятку. Чертовы шурупы не устоят. Замок повиснет на оставшемся ушке, и я получу доступ к топорам, молоткам, стамескам и прочим железякам, с помощью которых любую дверь в этой хибаре можно в считанные минуты обратить в кучку древесной стружки.
Мысленным взором я уже видела счастливый миг освобождения и упивалась близкой свободой. Но когда я вернулась от грез к действительности, звенящую тишину за окном нарушило отдаленное мурлыканье мотора. Я еще не до конца осознала, что это значит, а рука уже сама дернулась к выключателю. Выскочив как ошпаренная в соседнюю комнату, я в отчаянье оглядела многочисленные улики, указывающие на мое пребывание в доме. Выдвинутый ящик кухонного стола и зашумевший уже чайник, немытая чашка и банка из-под черной икры, сырные корки и крошки хлеба, одеяло на диване, опустевшее ведро и мокрое мыло у рукомойника… Нет, я ни за что не успею все это убрать! Нужно немедленно выключить свет — они вот-вот заметят его сквозь щели в ставнях… Прятаться бесполезно — они сразу поймут, что здесь кто-то был, и обыщут дом. Может, встать за дверью и выскочить, как только они войдут? А если один из них задержится у машины?.. Черт, и сама машина! На открытой местности от нее не убежать. Господи, что же делать?
Не дожидаясь, пока меня осенит идея, я выключила чайник, пихнула на место ящик, сгребла со стола клеенку с объедками, свернула ее комом и швырнула за дверь в дальнюю комнату. Одеяло полетело следом. «Так… сумку с остатками продуктов на плечо, кочергу в руки, свет выключить. Теперь следы моего присутствия не так заметны. Пройдет минута-другая, прежде чем эти — как их там? — спохватятся. Если спрятаться где-нибудь в прихожей и незаметно выскользнуть из дома, когда они будут в комнате, это даст мне шанс добежать до леса. Пусть попробуют найти меня там ночью! Только бы переиграть их в прятки здесь, в доме!»
Я нащупала выключатель в прихожей и ровно на три секунды вдавила кнопку. Этого времени мне хватило на то, чтобы разглядеть квадратную крышку погреба.
Сигать в полной темноте в яму неизвестной глубины — не самое безопасное занятие на свете, но выбирать не приходилось. Лучше уж сломать себе шею, чем ждать, пока тебе переломают пальцы.
Я шагнула туда, где только что видела люк, и провела по полу кочергой. Она звякнула, задев металлическое кольцо, и, ориентируясь на звук, я подцепила железяку пальцами свободной руки — больной руки, о которой сгоряча позабыла. Темноту прихожей огласило мое сдавленное проклятие. Пришлось положить кочергу на пол и задействовать здоровую руку.