Лекарство от иллюзий
Шрифт:
Генка смотрел на мыски своих стертых до белой бахрушки ботинок, а мир вокруг него шел кувырком.
– Мне Ирка звонила, говорила, милиционер приходил, – тараторила Ветка, уже держась за ручку двери. – Твоя работа?
– Алевтинина, – машинально поднял голову Сидоров. Алиса лукаво улыбалась, довольная, что может получить информацию из первых рук…
– Он тебя прямо от дома вел? – Ветка вся светилась от любопытства.
– Да, завалился к восьми утра. – Генка старался быть как можно равнодушнее, но все внутри у него дрожало, от этого говорил он быстро и напряженно. –
– Сам небось струсил, – довольно хихикнула Ветка, открывая дверь.
– А мне-то что? – пожал плечами Генка, снова незаметно для себя поднимая глаза.
Рядом с Алисой он чувствовал непонятную растерянность. Ему все время хотелось ее видеть, и в то же время он боялся подойти к ней близко. Ему хотелось с ней заговорить, но стоило ему ока-
заться рядом с ней, как ничего путного в голову не приходило.
Он был глубоко убежден, что это не любовь. Как выглядит любовь, он прекрасно знал – кто ж не знает, что это такое! Своему же отношению к Ветке он не мог найти определения. Ему в голову приходили порой совершенно бредовые идеи – то ему хотелось сделать ей приятное, и он в пять минут решал ее вариант контрольной и отсылал к ней на парту, а то сознательно грубил и даже пытался сказать ей какую-то гадость, за что уже был пару раз бит Алексом, официальным Веткиным ухажером.
Генка не мог сказать, когда это началось. Вроде ничем особенным Ветка не отличалась. Ну, девчонка и девчонка, как все. Но было что-то в Алисе неуловимое – может быть, вот эти постоянно выбиваюгдиеся завитки волос, вздернутая бровка, смешные хвостики, – что заставляло смотреть на нее, не отрывая глаз. Ветка чувствовала это, и ей было жалко маленького запутавшегося мальчика.
Только жалко. Не более того.
– И что? – Алиса уже наполовину скрылась за дверью. – Завтра этот Пушков опять придет?
– Не знаю, – нехотя протянул Сидоров, чувствуя, как щеки его наливаются румянцем. – Может, придет, чтобы мне в школу было интереснее ходить.
– Так ты с урока или на урок? – вдруг спохватилась Ветка.
– Я там уже был, теперь твоя очередь, – слабо хмыкнул Генка, безотрывно глядя в глаза Ветке. Но в ответ она кивнулаиссилойоттолкнула от себя дверь.
– Тады – пока!
Дверь закрылась. Сидорова обдало волной теплого воздуха. Он качнулся назад и побежал – побежал вниз, вниз… А потом – на улицу. Лицо жег легкий декабрьский морозец. От острого колючего воздуха, после душной школы ворвавшегося в легкие, голова вдруг закружилась. Сидоров быстро-быстро задышал, прогоняя застрявший в горле ком.
Он впервые не мог справиться сам с собой. Обычно он так легко подчинялся размеренности и логике. Все шло своим чередом, все было понятно. И вдруг, в одну секунду, все взвихрялось, верх путался с низом, и Генка чувствовал себя как первоклассник, впервые пришедший в школу и заблудившийся в незнакомых коридорах.
Ему очень хотелось так сильно тряхнуть головой, чтобы из нее высыпалось все то непонятное и мучительное, что мешало ему сейчас снова жить спокойно, как это было до недавнего времени. Он бы спокойно перенес несправедливое переселение в другой класс, если бы не Ветка. Рядом с ней он терялся, забывая обо всем. Он чувствовал себя до такой степени неуютно, что готов был что угодно сделать, лишь бы не появляться в этом чертовом десятом классе.
Сидоров пробежал через спортивную площадку, с ночи засыпанную снегом, и остановился. Чем дальше он уходил от школы, тем сильнее его тянуло обратно.
Он знал, что это ничего не даст, что если он себя не сможет перебороть и вернется, то ему тут же захочется сбежать куда глаза глядят. И в этой полной неразрешимости он, в конце концов, просто подохнет!
Генка стоял, раскачиваясь, держась за голову, ожидая, что она сейчас расколется на две половинки, зудящая боль уйдет и ему наконец-то станет хорошо.
Сидоров не помнил, сколько он так простоял. Он смотрел на собственные следы и видел, что они уже почти целиком скрыты падающим снегом.
Генка шевельнулся, сбрасывая с плеч, головы и рукавов маленькие сугробики снега.
– Ой… Ну что? Явился? – запричитала бабушка, как только он переступил порог квартиры. – Никак отпустили? Что ж так быстро? А тут Ванька прибегал, я его хотела в милицию послать.
– Ба, ну ладно тебе! – Генка старался как можно быстрее скинуть ботинки, чтобы проскользнуть в свой угол и больше оттуда не показываться. Но шнурки, как назло, запутались. Сидоров их рвал, затягивая узел еще больше.
– Вот ведь навязались на мою голову! – Бабушка упорно стояла в дверях комнаты, значит, так просто проскользнуть мимо нее не удастся. Если она вдруг не захочет пойти на кухню, то какое-то время можно будет отсидеться там. – Чертеняка клятущий! Сидел бы и сидел в своем классе. Нет, понесло тебя! Мне сегодня опять звонили из школы. Учителя на тебя жалуются, директор жалуется, Алевтина Петровна, и та недовольна, что ты так себя ведешь.
– Ба, я в ванну, – попробовал обмануть бабушку Генка, но она его не пустила.
– Куда в ботинках! – бодро просеменила она по коридору и встала на пути в ванную, а заодно и на кухню. – Убираешься тут за вами, убираешься… Спина и так уже не разгибается. А они все бегают, топчут! Хоть бы в магазин один раз сходили, ведь не допросишься. Ваньку целыми днями не видно.
Сидоров согласно закивал. Он тоже не прочь был бы встретиться со старшим братом. Но с тех пор как Ванька поступил в университет и связался там с какой-то компанией, дома он стал появляться раз в неделю.
Не справившись со шнурком, Генка потянул ботинок просто так, не развязывая. Шнурок скрипнул, но разуться не позволил.
– Что ты опять там натворил, зачем за тобой милиция приходила? – Бабушка недобрым взглядом следила за Генкиной борьбой с ботинками. – Как вас еще всех не пересажали, не понимаю. Кругом одно ворье! Отец твой вором был, и ты весь в него.
– Баб, не начинай! – Сидоров наступил на пятку, с силой потянул ногу вверх и, оставив в ботинке носок, высвободился.
Его бесило, что бабушка называла его отца вором за то, что он женился на его матери, как говорила бабка, по-воровски, тайно увел.