Лекарство от иллюзий
Шрифт:
– Понял я все, понял, не буду больше! – Ковыляя на одной ноге, он поскакал в свой угол.
Единственная комната в квартире была разделена на две части большой потрепанной ширмой. Прямо около входа стояла старая железная кровать с шишечками на раме. Покрывало на ней было из пожелтевшего кружева. Здесь же притулился небольшой комод, сверху прикрытый такой же блеклой кружевной накидкой.
Генка скользнул за ширму, отгораживаясь от внешнего мира тряпичными секциями из линялого шелка с давно стертыми китайцами
Здесь, в большей части комнаты, были их с Ванькой владения.
На небольшом пятачке помещались две узкие кушетки и письменный стол. Одна кушетка была щедро завалена книгами и вещами – последний раз брат здесь спал месяца два тому назад.
Генка добавил сверху свой рюкзак и упал на соседнюю кровать.
– Куда опять уселся? – тут же отозвалась на скрип кушетки бабушка. – Для твоей задницы стулья есть. Нечего одеяло просиживать! Учишь вас, учишь, а вы все такие же неблагодарные, как ваша мать. Как связалась с этим чертом…
Сидоров ударил по клавише магнитофона. Закуток взорвался оглушительными звуками, скрывшими бесконечные сетования бабушки на несчастную жизнь и безрадостное будущее внуков.
Глава пятая
Мышка бежала, хвостиком махнула…
– Ну что, кузнец своего счастья? Проснулся?
Генка непонимающе захлопал глазами – перед ним на пороге квартиры стоял милиционер Пушков.
– Так я… – промямлил Сидоров. – Это…
– Ага, пришли за тобой? – суетилась за его спиной бабушка. – А это хорошо, хорошо. Давно надо было тебя забрать!
– Ба, не начинай! – Генка побежалв комнату, оставив милиционера стоять на пороге.
– Это что же за поколение пошло, – переключилась на стража порядка бабушка. – Никого не слушают. Ничего святого не осталось!
Милиционер хмурымвзглядомокинулневысо-куюседоволосуюженщинуи шагнулв квартиру.
– Что ты тамделаешь? – крикнулон в закрытую дверь.
– Одеваюсь, – отозвался Сидоров, и в комнате что-то упало.
– Шевелись там! – подогнал его Пушков и прошелся по узкой прихожей.
– Ой, а натоптал-то, – посмотрела на его грязные ноги бабушка. – Это что ж такое? За вами же не наубираешься.
Милиционер даже головы в ее сторону не повернул.
– Шли бы вы отсюда, гражданка, – процедил он сквозь зубы, демонстративно перекатываясь с мыска на каблук и обратно, при этом так сильно опуская мысок на пол, что остатки снега летели во все стороны.
– Вот охламон, навязали тебя на мою голову, – запричитала бабушка, увидев Генку с рюкзаком в руках. – Ты такой же бестолковый, как твоя мать. И кончишь так же, под забором! Всю душу вы у меня вымотали, все нервы истрепали…
Конца этой тирады Генка не дослушал. Он подхватил куртку и выскользнул на лестничную клетку. Следом вышел милиционер. С улыбкой Генка повернулся к нему, чтобы хоть как-то загладить неоправданные обвинения бабушки, но сильный удар в грудь отбросил его назад.
– Если ты меня еще хоть раз заставишь сюда приходить, я тебя по стенке размажу! Понял? – Пушков равнодушно потирал ушибленные костяшки пальцев. – Если я тебя завтра в восемь часов не увижу около школы, то ты у меня кровавыми слезами умоешься!
Генка наконец смог вздохнуть и закашлялся.
– С твоими истериками пусть родственники разбираются, а мне они не уперлись!
В горле у Сидорова словно застряла острая иголочка. Он пытался ее продохнуть, но от этого становилось только еще больнее.
– Вытри сопли и пошли!
Милиционер быстро сбежал по ступенькам вниз. Не с первого раза попав в рукава куртки, Генка запахнулся и, не чувствуя под собой ног, поплелся вниз. Грудь болела нестерпимо, готовая вот-вот разорваться на кусочки.
Больше Пушков с ним не разговаривал. Генка тупо шел следом, не отрывая взгляда от зеленого погона с широкой золотой полоской. В его голове вертелась мысль, что у каждого – своя работа, но от этого легче не становилось.
– Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко и разбилось, – пробормотал он слова застрявшей в голове сказки.
Неужели все так просто? Неужели можно вот так взять и разбить все, что было у человека?
За этими грустными размышлениями и прошла дорога до школы.
Чем ближе они подходили к цели своего путешествия, тем шаг конвоира становился все тяжелее и тяжелее. Сидорова это даже рассмешило – участковому явно не нравилось бывать в их школе.
На пороге их уже ждала Алевтина Петровна. Вокруг толпился народ, радуясь внезапному развлечению.
– Боже мой, что бы мы без вас делали! – расплылась завуч в доброжелательной улыбке.
Милиционер ничего не ответил. Он хмуро смотрел мимо завуча, ожидая, когда ему вернут бумагу, в которой Алевтина крупным уверенным почерком писала, что ее ученик доставлен в школу.
– Спасибо! Спасибо большое! – заискивающе кивнула завуч.
– Я тебя предупредил, – процедил участковый, проходя мимо Генки. В ответ Сидоров кивнул, но это движение Пушков не заметил – он торопился поскорее уйти.
– Сидоров, ну неужели тебе не стыдно? – грустно посмотрела на него Алевтина Петровна. – Людей от работы отвлекаешь, заставляешь таскаться за тобой!
– Я никого не звал, маясь по ступенькам.
– Браво, Сидоров! – хрипло крикнул Васильев и громко захлопал в ладоши.
Генка нашел взглядом долговязую фигуру одноклассника и поклонился. Ему было приятно, что хотя бы Андрюха его поддерживал.
– Иди давай! – подтолкнула его в спину завуч. – Не устраивай представления!
Сидоров торопливо вбежал в школу, на ходу скидывая куртку. В груди опять заболело. Гад милиционер, как ловко ударил!