Лекарство от скуки

Флёри Юлия

— Ты напрасно так завелась, дорогая. — Сухо заметил, глядя куда-то сквозь меня.

— Но…

— И торопишь события.

— Я люблю тебя, Громов… — Как-то совсем уж подавленно возразила я всем его «нет» и «ни за что», а он сделал вид, будто меня не услышал.

Это задело. И отказ, и общая отстранённость. Я верила ему, даже когда ушёл. Я верила ему, даже когда предал. Я верила ещё, когда шла сюда, и когда Громов вскинул на меня первый напряжённый взгляд. «Измайлова?» — взвинчено воскликнул он, пока я стояла на пороге кабинета. «Нет, приглашать не нужно» — отдал короткий приказ секретарю, а я всё равно вошла! И вот сейчас его слова, будто контрольный выстрел в голову. И пелена тумана, что уходит из глаз в самый неподходящий

момент, действительно пала. Я тоже умела стрелять. Я тоже хотела сделать больно. Больно в ответ! Я пообещала себе, что он пожалеет, что будет кусать локти. Пообещала, что у меня будет всё, что однажды наступит момент, когда я тоже скажу ему своё категоричное «нет».

Вот тогда и вписалась в не самую красивую историю. В погоне за быстрой выгодой, за быстрым успехом, разумеется. Я работала день и ночь, подчищая концы после аферы с астрономической суммой. Я сделала всё, что от меня зависело, чтобы не попадаться. Я успела откупорить бутылку шампанского из лучшего винного погреба Франции, когда поняла, что главное в жизни это не ты сам, а те, кто тебя окружает. Тогда поняла, что не учла, упустила из виду пресловутый человеческий фактор. Второй этап зачистки оказался более муторным и сложным, но я успела удовлетворённо выдохнуть и мечтательно улыбнуться, намечая следующую цель. Более амбициозную, грандиозную, просто немыслимую! Полёт фантазии прервал звонок на мобильный телефон. Моисей Борисович пригласил на чай, как всегда забывая поприветствовать. Бергман был фанатиком своей науки. Он был признанным гением. Он мог позволить себе намного больше, чем заведование кафедрой, но видел себя лишь в преподавательском ремесле. Мне доверил свои секреты, раскрыл тайны и истины. И я стала той самой благодатной почвой, что не просто поглотила в неё вложенное, но и надежды сумела оправдать. Под его руководством была написана и подана для рассмотрения докторская, под его чутким контролем дипломная работа.

— Как будете идти мимо гастронома, захватите, Наташенька, миндальное печенье. Как я люблю. — Проговорил он, условившись о времени встречи.

— Заваривайте чай, Моисей Борисович, я мигом. — Довольно улыбнулась я, планируя поделиться с учителем успехами и достижениями.

В его квартире царил привычный полумрак. Богатый чайный аромат уже витал в воздухе. Бергман, скрестив на столе сухонькие ладони, замер в ожидании.

Я выложил в плетёную вазочку печенье, выставила на стол две чашки, выполненные из китайского фарфора, нетерпеливо поёрзала на стуле.

— Наташа, признайтесь честно, когда вы затевали всю эту историю с государственными средствами и бюджетом, вы головой думали? — Огорошил меня Бергман до того, как я успела открыть рот.

— Так, вы всё знаете? — Немного опешила я, не ожидая от деликатного профессора такой прямоты.

— Наташа, вы совершили ошибку. — Покачал тот головой, мой поступок не одобряя.

— Никаких ошибок, Моисей Борисович! Всё чисто! И деньги уже давно вернулись на счёт. Ну, подумаешь, немного погуляли? На самом деле, я хотела поговорить об этом с вами, но…

— Наташа, ко мне приходил человек из ФСБ и спрашивал, кто из моих студентов, бывших или нынешних, мог бы такое провернуть. Меня спросили, и я назвал имя. — Проговорил Бергман бесцветным голосом.

— Но…

— Ваше имя, Наташа.

— Ну… — Невнятно проблеяла я, пока ещё не осознавая, чем мне эта шутка может грозить.

— Я видел многое в своей жизни, очень многое, но одну простую истину усвоил легко: никогда не шути с государством.

Я и рта открыть не успела, чтобы возмутиться, как Бергман продолжил.

— Мне уже звонил ректор института и ваша фамилия первая в списках на отчисление.

— Какое отчисление, Моисей Борисович, до диплома осталось меньше месяца! — Развеселилась я, не до конца оценивая масштабы катастрофы.

— Наташа, с вами хотят поговорить. — Вымученно улыбнулся профессор и посмотрел в

приоткрытое окно.

Вот тогда-то я и заметила его неестественную бледность, капельки проступившего на лбу пота, тремор пальцев рук, которым старик Бергман никогда не грешил. И только он успел договорить, как в комнате появились двое.

Мешок на голове, машина, движущаяся в неизвестном направлении, и заброшенный склад, рядом с которым на километры вокруг нет ни души… прежде это казалось мне чем-то за гранью фантастики. Прежде… А теперь я сидела напротив незнакомца с маской-улыбкой на лице и мелко дрожала, боясь повернуть голову в сторону от себя. В ту самую сторону, в которой сидел малознакомый мне мужчина, но я отчётливо понимала, что именно ему платила за наводку. По другую сторону женщина. Секретарь. Та, что по его просьбе раздобыла для меня ключ-пароль к одной из ступеней хранилища. Деталь для меня, по сути, незначительная, но важен был сам механизм, по которому люди расстаются со своими принципами. Эти двое не говорили, не стонали и не подавали признаков жизни. Этим двоим больше нечем было говорить. И смотреть было нечем. И едва ли они слышали и улавливали происходящее вокруг. Сплошное месиво, завидев которое, я уставилась строго перед собой, часто дыша от тошнотворного запаха крови, витающего вокруг.

— Здравствуй. — Доброжелательно начал он, делая улыбку ещё шире. — Меня зовут Виктор Евгеньевич Гурин, я буду курировать твоё дело. Поговорим?

В ответ на его призыв я старательно качала головой, наивно полагая, что он поверит словам, будто это ошибка. Качала головой ровно до того момента, как мужчина, всё с той же улыбкой шакала не пустил пулю в лоб едва живому мужчине рядом со мной, потом женщине, пока не нацелился и на меня саму. Вот тогда поняла, тогда услышала, и больше у меня не было желания что-то отрицать.

— За предательство Родины. — Безразлично пожал Гурин плечами, отдавая приказ унести трупы.

И больше не было необходимости расписывать все страхи, которые мне предстоят за отказ от сотрудничества. Пуля в лоб… Чем не аргумент?.. Пуля, которая перечеркнула жизнь тех, чьё сердце всё ещё билось, которая прервала обмен веществ в клетках, нарушила ток крови.

— А с тобой мы будем плодотворно работать. — Развёл он руками и оружие спрятал, когда я принялась мысленно молиться. — Я скажу, где и когда. Скажу с кем и на каких условиях. Твоё дело запомнить: отказ будет воспринят мной как… — Он выдержал наигранную паузу. — Как предательство Родины.

С тех пор с Гуриным мы виделись всего три раза. Он с интересом поглядывал на меня и мою реакцию, со взглядом первооткрывателя улавливал эмоции, страх перед неожиданным, и забавлялся, заставляя привыкать к роли куклы, к роли игрушки, к роли подневольного существа. Держал на коротком поводке, предлагая привыкнуть к контролю, а вот теперь отпускал, заверяя, что испытывает личную симпатию. Допускаю даже, что так и есть. Полагаю, что могу извлечь из этого пользу.

Пять из семи положенных дней свободы провела в родном городе. Совершенно бездарно, совершенно бесполезно. Издалека наблюдала за своим домом, за двором, за родителями, не решаясь приблизиться, появиться на глаза. Попытки «решить проблему» успехом не увенчались, и я рванула в Сочи, желая прожечь там оставшийся день. Весело, шумно, с огоньком. А в результате бесцельно бродила по незнакомому городу, всё чаще заглядывая в бесконечные бары, пабы, забегаловки. Решить проблему по-прежнему не удавалось, но если несколько дней назад мне это казалось трагедией, то сейчас вызывало неконтролируемый смех. Хотя, возможно, вопрос был в количестве выпитого… Я смотрела на вьющихся вокруг мужиков и диву давалась, сколько же их, приличных… Ни одного непристойного предложения. Ни одной похабной шутки. Деньги, выделенные Гуриным, всё никак не заканчивались, а больше коктейлей, казалось, в меня не войдёт, когда рядом объявился молодой мужчина с явным намерением познакомиться.