Лекарство от скуки

Флёри Юлия

Детство, проведённое на улице, многому научило. Что за своё нужно бороться — было первым и основным уроком, и я его усвоил. Сдаваться Измайлова не хотела, а подминать её под себя, как любил делать я, не выходило. Блатная! Леночка из секретариата так и сказала, выразительно округлив глаза. Зная нашего ректора, можно только представить уровень этого блата! Нагибать себя он позволял нечасто, а то, что Измайловой не рад, Леночка доложила с тем же захватывающим душу восторгом.

Свою цену Наталья Викторовна знала хорошо и даже скрывать этого факта не пыталась, но были в ней эти первобытные инстинкты: желание покориться сильнейшему. Были и давали о себе знать в самый неподходящий момент. И азарт был. Такой… гнилой азарт, который тянет

человека в пропасть. И ты понимаешь всё, пытаешься просчитывать варианты, но неминуемо толкаешь голову в петлю, практически собственноручно её затягивая. Этот азарт обычно либо врождённый, либо появляется после крутой мясорубки, когда человек уже многое повидал и считает, что хуже быть не может в принципе. И тогда, когда мясорубка отпустила… как мазохист, ты начинаешь по этим ощущениям скучать и тянешься, тянешься испытать всё снова. Осознанно. Потому что уже болен. У Измайловой, с вероятностью в сто процентов, где-то недалеко в жизни прокрутился вариант номер два. И она хотела вернуться. Чтобы доказать самой себе, что не страшно. Оттого и мутила воду. Это не была просто связь студента с преподавателем. Это была большая игра, в которой она хотела стать победителем. Я не был джентльменом и уступать не собирался, хотя сама мысль оказаться перед Измайловой на коленях уже не пугала. Перед ней — нет, но такого варианта, увы, я не рассматривал.

Обилие связей, их доступность сделали своё дело, и несмотря на довольно юный возраст, испытать и испробовать я успел достаточно. Достаточно для того, чтобы банальный трах не стоял в таких случаях на первом месте. Бесспорно, желание было. Без вариантов, желание сильное. Но увидеть её с покорно склонённой головой хотелось куда больше, чем просто раздвинуть ноги. Пожалуй, именно это и сдерживало от необдуманных поступков, когда Измайлова откровенно провоцировала. Вариант решить вопрос по-мужски мог прокатить уже в первый вечер знакомства. Мы оба это понимали и чувствовали.

Переломным моментом стало её заявление о «любимом мужчине». В принципе та мысль, что кто-то её жарит, посещала голову, но то, с какой подачей Измайлова преподнесла данную идею, не нравилось в корне. Хотя, пожалуй, мысли мыслями, особо они меня не напрягали, но вот как реальный факт — это событие на вкус показалось горьким. Про Громова я узнал всё и быстро. Парой он ей не был — к бабке не ходи, но что-то всё же настораживало. Измайлова на него реагировала. Реагировала нехорошо. Как будто он не случайный знакомый, а бронебойный патрон. Проблема росла и крепла — это чувствовалось по общему напряжению. Вмешаться хотелось очень, но расстраивать любимого преподавателя в планы не входило. Даже сейчас так отчётливо представлялись эти её возмущённые возгласы вроде: «кто тебе дал право и бла-бла-бла». Не сдержался — рассмеялся в голос. Девочку нужно было разгрузить — это как белый день понятно, вопрос в том, захочет ли она? Ведь из принципа рогами упереться может! Очень кстати в голове всплыло упоминание Сороки об осеннем бале, и решение было принято незамедлительно.

Измайлова без особого интереса подпирала стену и во время праздничного концерта, и пока шла торжественная речь. Не интересовали её ни конкурсы, ни разыгрываемые в них призы. Отбывала повинность, ведь была дежурным преподавателем. Я лично просил Леночку вписать её в протокол и та не отказала. Она никогда не отказывала. Не сдвинулась Измайлова с места и когда народ вяло поплёлся танцевать — градус ещё не тот. Мягкий вечерний свет скоро сменился на яркий, со светомузыкой. Мелодии из плавных, разогревающих, переросли в ритмичные, современные, а вскоре и вовсе превратились в оглушающие биты, что так отлично бьют по мозгам, дополняя эффект от выкуренной травки или ста граммов беленькой, смешанной с газировкой. Не в каждом баре смешают напитки так, как ловко это делал наш Смайл с третьего курса. Прямо в туалете разливал, не боясь быть пойманным за руку.

Измайлова, уже не таясь, кривилась,

явно пытаясь справиться с головной болью, когда я двинулся ей навстречу. Завидев меня, улыбнулась. Она всегда улыбалась. Хотелось верить, что искренне.

— Привет, Татарин. — Поздоровалась первой, я же в ответ лишь кивнул. Крайне невежливо с моей стороны, но она и внимания не обратила. — Ты что задумал? — Спалила меня с ходу и пришлось плечами пожать.

— А идёмте танцевать, Наталья Викторовна. — Губы языком обвёл. Она подумала — чтобы подразнить, в реале же это азарт был. Азарт и предвкушение.

Измайлова с плохо скрываемым сожалением покачала головой.

— Извини, не сегодня.

Крайне вежливо улыбнулась. Предельно вежливо. Аж до зубного скрежета, так вежливо. Я снова плечами пожал. Получилось как-то агрессивно. Измайлова сразу изменилась в лице.

— Да ладно! Вы же знаете, что дело не в танце. — Подался я вперёд, её в пространстве ограничивая.

Измайлова этого не любила в особенности и напряглась. Выровняла плечи, выпрямила спину, подбородок вверх потянула, желая перемахнуть в росте, да куда там! На полголовы ниже была пусть даже вместе с каблучищами своими.

— Просто к вам хочу быть ближе. — Сцепил я зубы, осознавая, что остановить меня она не собирается. Осознал и наглость вперёд толкнула. Настолько, что ещё немного и Измайлова будет учиться ходить сквозь стены, но прикоснуться, ладонями меня останавливая, не пожелала.

— Татарин, я сегодня не в настроении шутки с тобой шутить. Давай объявим временное перемирие, и ты будешь цеплять кого другого. — Дипломатично предложила, а я голову набок склонил, понимая, что бесит это её показное безразличие.

Руку вскинул и костяшками пальцев по щеке провёл, а она стоит, молчит. Злится, но молчит! Не отворачивается даже, давая понять, что сильнее.

— Просто танец, Наталья Викторовна. Ну же, вливайтесь! — Отступил, понимая, что если давить продолжу, закроется.

Что-то там у Измайловой с играми сегодня не заладилось, потому как она сразу же уйти поспешила. Влево метнулась, вправо, а я как тень за ней следом. То расслабляюще отступлю, то угрожающе надвинусь. Усмехнулся: со стороны как раз на танец и похоже. Только немного плавности в движения добавить и совсем замечательно. Она тоже улыбнулась. Нехотя, вымученно. Устала, вот-вот сорвётся.

— Перестань паясничать, Татарин. — Осторожно проговорила, приблизившись, но ответа ждать не стала: в глаза посмотрела и цокнула недовольно. — Я не умею танцевать, Татарин! — Зло прошептала, за плечи меня схватив, ведь я уже двигался, её повторять приглашая.

— Врёте. — Вызывающе проговорил, но беззвучно. Одними губами. Измайлова на это лишь фыркнула. Не стала ни отрицать, ни соглашаться.

За талию себя придержать позволила и голову в сторону повернула, когда склонился, будто что-то к сказанному добавить. Поцеловать хотел, но она это желание уловила и шею подставила. А я не хочу, чтобы отворачивалась! В миллиметре от кожи замер, не прикоснулся. Если только дыханием. Как дрожь по её телу волной прокатилась, почувствовал, но пенять не стал. Пальцы растопырил, чтобы полспины одним захватом удерживать и с наслаждением выдохнул, как только почувствовал, что зажиматься перестала и сама ко мне навстречу подалась. Расслабилась вся, сомлела. Ей так хотелось в данный момент. И бдительность потерять и, возможно, голову. Но всего на мгновение.

— Ну же! — Прошептал, соблазняя, а Измайлова заколотилась вся от злости.

— Я не умею танцевать, Татарин! — Выговорила сквозь зубы, а я широко улыбнулся, неодобрительно головой покачивая.

— И эмоджи-поп не умеете? — Усмехнулся, а она простонала в голос.

— Лучше молчи! — Нервно рассмеялась. — Я даже не знаю что это… Вот ты сейчас сказал, и каргой себя почувствовала! — Эмоционально в шею выдохнула и теперь была уже моя очередь гнать возбуждение по телу.

Любое движение прекратив, сверху вниз на неё посмотрел.