Лекарство против СПИДа
Шрифт:
А вот описание американца — еще раз говорю, того же возраста: красивый, сильный душой и телом, исполненный уверенности и внутреннего огня, всегда стремится вперед и отнюдь не похож на старика, хотя виски уже посеребрила седина, что очень к лицу некоторым мужчинами и весьма нравится некоторым женщинам. Впечатляющая разница, не правда ли?
— Да уж, конечно…
— А вот послушай об их отношениях с женщинами, причем с женщинами двадцатипятилетнего возраста. Итак, русский: заменил ей родного отца, любит, как дочь, выслушивает ее признания типа «я полюбила» и, разглядывая
Теперь американец: внушает своей возлюбленной симпатию и нежность, чуть ли не материнскую, кажется ей личностью необыкновенной и в то же время своенравным, упрямым мальчишкой. Отсюда и его победы над молодым соперником и бесконечные измены стареющей жене с молодой возлюбленной. Впрочем, и ей он тоже изменяет, недаром же держит в Дрездене дворец для одной дамы, а в Риме — для другой, еще более юной и прекрасной.
Так-то вот! Старость не наступает прежде, чем мы сами не почувствуем себя стариками и не дадим окружающим повода считать нас таковыми. А ты говоришь, возраст…
— А кто авторы? — кисло поинтересовался Фролов.
— О русском писал Чехов в рассказе «Скучная история», об американце — Драйзер в романах «Титан» и «Стоик». И ты знаешь, Сима, меня очень заинтересовало, почему же Чехов описывает своего героя такой развалиной, а Драйзер своего — пылким и неотразимым любовником. Я решил выяснить, сколько лет было Чехову, когда он писал свой рассказ, и сколько лет было Драйзеру. Представь себе, Чехову было двадцать девять, а Драйзеру — семьдесят! Может быть, все дело именно в этом — когда тебе тридцать, то шестьдесят кажется безнадежной старостью, а когда семьдесят — то порой расцвета? Что ты обо всем этом думаешь?
Фролов придал своей заметно покрасневшей физиономии задумчивый вид, а потом изрек:
— Мне кажется, вы правы.
— В чем именно?
— А вот в том, о чем вы сейчас говорили.
Виктор Сергеевич снисходительно взглянул на своего гостя и захлопнул обе книги.
— Ну хорошо, давай по последней и пойдем. А то я обещал встретить жену и зайти с ней в ювелирный магазин.
Они допили бутылку «Метаксы» и, выйдя в просторную прихожую, стали одеваться. Фролов надел скромное черное пальто, а Виктор Сергеевич натянул роскошный кожаный плащ на меху.
— Ну, надеюсь, ты помнишь, о чем мы с тобой говорили в самом начале?
— Конечно, помню, Виктор Сергеевич.
— Когда решишься — позвони.
Провожая Фролова, Виктор Сергеевич открыл дверь, и вдруг откуда-то сверху упала черная тень. Он поспешно вскинул голову и увидел высокого молодого человека, стоявшего на лестничной клетке. Мгновенно узнав одного из подручных Вячеслава, Виктор Сергеевич тут же метнулся назад, наткнулся на растерявшегося Фролова, и оба тяжело рухнули на пол.
— Никогда не чувствовал себя уверенным в этой стране, все время всего опасался. — Почему?
— Раньше здесь хозяйничала партийная номенклатура,
— Мафия, старик, это неотъемлемая часть свободного общества, ее и в Америке полно.
— Это понятно, но в Америке хоть есть шанс отличить — где государство, защищающее права и жизнь своих граждан, а где сама мафия. У нас же надеяться на государство могут только самоубийцы.
— И это ты говоришь, сидя в милицейской машине?
Действительно, Юрий и Денис вели этот разговор, сидя на заднем сиденье синего «москвича». Строго говоря, машина была не милицейской, а самой обычной, хотя в ней, кроме них, находился и лейтенант Овчинников. Следователь Зайцев, который позвонил вчера поздно вечером и предложил им стать свидетелями «операции по предотвращению заказного убийства», вышел наружу несколько минут назад, чтобы лично убедиться в том, что все готово и все на местах. «Москвич» был припаркован напротив подъезда большого бежево-красного дома, подъезды которого были роскошнее, чем вход в какой-нибудь Дворец культуры.
«Ну хорошо, — заявил вчера Юрий во время разговора с Зайцевым, когда тот напомнил ему о деньгах, — но ведь вы еще не убедили меня в том, что это те самые гниды. А фотографии я показать не успел, так что девушка еще никого не опознала».
«Покажешь потом, когда все будет кончено, — невозмутимо заметил Зайцев, — а окажутся не те — не велика важность. Они вооружены и будут сопротивляться при задержании, так что им в любом случае не миновать пули. Наши ребята теперь не церемонятся и стреляют на опережение. Сейчас в Чечне, чтобы прикончить одного боевика, кладут нескольких новобранцев. Так неужели мы здесь будем брать этих боевиков живьем, чтобы потом брать их снова, когда они откупятся от суда?»
— Кстати, а ты не спросил, за что убили Серегу? — поинтересовался Денис.. — У следователя пока только предположения. Возможно, он был кому-то должен или отказался платить рэкетирам…
И тут раздалось два выстрела один за другим. Приятели, не сговариваясь, дружно выбрались из машины. Зазвенело разбитое стекло, и из низкого полуовального окна прямо на козырек подъезда быстро и проворно, как ящерица, выбрался какой-то человек.
— Стоять!
Денис увидел, как Зайцев и еще два оперативника помчались к подъезду, вскидывая на ходу, пистолеты. Человек дико оглянулся, увидел их и быстро сунул руку в карман куртки. Два выстрела слились в один. Он закачался, сделал несколько неуверенных шагов и тяжело свалился с крыши подъезда на асфальт.
И в тот же момент из ряда припаркованных у самого входа машин резко вырвались бежевые «жигули» и рванули вперед. Один из оперативников не успел отскочить и был сбит, отлетев в сторону, словно большая резиновая кукла. Зайцев и другой оперативник несколько раз выстрелили вслед мчавшимся «жигулям», но те, вильнув в сторону и сбив еще какого-то старика, вырвались со двора на улицу и влились в общий поток машин. Синий «москвич», которым управлял Овчинников, рванул следом, в открывшуюся на ходу дверцу поспешно запрыгнул Зайцев, и машина помчалась за «жигулями».