Лекции об искусстве
Шрифт:
IV. Идеи Красоты. – Распознание красоты или в данном произведении, или в том, что оно передает или напоминает.
V. Идеи Отношения. – Распознание умственных отношений в данном произведении или в том, что оно передает или напоминает.
Я вкратце разъясню природу и действие идей каждого из этих классов.
I. Идеи силы. – Они – простое распознание духовных и физических сил, деятельностью которых производится какое-нибудь художественное произведете.
§ 2. Идеи силы весьма различны по своему достоинству
Достоинство идеи соответствует достоинству и степени усмотренных сил. Но ум воспринимает целый ряд идей, и они возбуждают лучшие нравственные чувства, благоговения и жажду деятельности. Таким образом как известный класс он принадлежит к числу благороднейших элементов искусства. Но по степени и достоинству они разнообразятся до бесконечности, сообразно с разрядом силы, начиная от силы пальцев и кончая силой самого высокого ума. Таким образом, когда мы видим весло индийца с резьбою от ручки до лопасти, мы угадываем в нем продолжительный ручной труд, и наше удовольствие пропорционально предполагаемой затрате времени и труда. Эти силы принадлежат к низшему разряду, впрочем, удовольствие, которое получается от распознания их,
До сих пор природа и действие идей силы могут быть признаны всеми.
§ 3. Но получаются от всего, что является объектом силы. Значение слова «превосходство»
Но именно тот факт в отношении их, на котором я намерен особенно настаивать, может быть, не так легко согласятся признать, именно тот факт, что они не зависят от природы, – или достоинства предмета, от которого они получены. И что бы ни послужило объектом для великой силы, есть ли истинное и бесспорное достоинство в нем или нет, но раз оно стало объектом великой силы, оно способно дать идеи силу, a следовательно, и все наслаждения в полной мере. В самом деле, нельзя сказать о чем-нибудь, что оно явилось результатом великой силы, если истрачена только часть силы. Орех можно расколоть при помощи паровой машины, но он не является объектом силы этой машины. Поэтому несправедливо говорят о великих людях, что они тратят свои высокие силы на недостойные предметы. Предмет может быть вредным или бесполезным, но поскольку упомянутая фраза касается трудности исполнения, он не может быть недостоин силы, деятельность которой вызвал, не может стать объектом действия высшей силы, то, что можно выполнить меньшей силой, как нельзя употребить физической силы там, где не оказано ей сопротивления.
Итак, люди могут дозволить дремать своим великим силам, пока они употребляют свои мелкие и незначительные силы на мелкие и незначительные цели. Но физически невозможно употребить великую силу на что-нибудь другое, кроме великой цели. Следовательно, где бы ни действовала сила всякого рода и размера, следы и признаки ее отпечатлеются на ее результатах. Невозможно затерять, упустить ее или оставить без отчета в оценке даже волоска. Итак, что бы ни послужило объектом великой силы, оно несет на себе образ этой силы, создавшей его, и является тем, что обыкновенно называют словом «превосходный». В этом настоящее значение слова «превосходный» в отличие от слов «прекрасный», «полезный», «добрый» и т. п. И мы всегда будем употреблять это слово в том смысле, что предмет, к которому оно применено, потребовал большей силы для своего создания [17] .
17
Конечно, слово «превосходный» (excelent) есть прежде всего синоним слова «вышестоящий» (surpassing), и в применении к людям оно имеет то значение, которое придал ему Джонсон: «обилие в каком-нибудь хорошем качестве». Но в применении к вещам оно постоянно относится к силе, создавшей их. Мы говорим о превосходном музыкальном или поэтическом произведении, потому что создать таковые трудно, но мы никогда не говорим о превосходных цветах, потому что все цветы, являясь произведением одной и той же силы, должны быть одинаково превосходны. Мы различаем их только как прекрасные или полезные. И так, как нет другого слова для обозначения того свойства предмета, которое правится нам только как результат действия силы, и так, как в этом смысле чаще всего употребляют слово «превосходный», то я решил ограничить его только этим значением; я желал бы, чтобы так и принимали его, когда я буду употреблять его в своей книге.
Умение понять, какие требовались силы для создания чего-нибудь, есть умение понять превосходство.
§ 4. Что требуется для того, чтобы отличить превосходство
Это та способность, которой не имеют даже люди, обладающие самым развитым вкусом, если их размышление не соединено с практическим знанием, потому что никто не может оценить силы, проявившейся в той или другой победе, если он лично не измерил той силы, которую предстояло победить. Развив в себе чувство и способность суждения, можно научиться различать прекрасное. Но невозможно никоим образом без практических знаний различать или чувствовать превосходное. Красоту или правдивость телесного цвета у Тициана могут оценить все – но только для художника, который, затратив долгие часы, не добился даже малейшего сходства с Тицианом, будет ясно его превосходство.
Всякий раз, когда побеждена трудность, имеется налицо превосходство.
§ 5. Удовольствие, соединенное с преодолением трудностей, законно
Поэтому вместо того, чтобы доказывать превосходство произведения, можно доказать только трудность его создания. Полезно ли оно и прекрасно, это – другой вопрос. Превосходство же его зависит исключительно от его трудности. И не следует считать ложным или нездоровым вкус, который ищет преодоления трудностей, и находить наслаждение в нем одном, независимо от того добра, которое получится в результате. То обстоятельство, что мы должны ощущать удовольствие в столкновении с противодействующей силой и в преодолении ее и при том ради самой борьбы и победы, а не ради каких-нибудь других последствий, – это обстоятельство составляет один из элементов нашей нравственной природы. И не только наша собственная победа, но и достижение победы другого всегда служат источником чистого и облагораживающего удовольствия. Мы часто слышим справедливое замечание, что художник сделал ошибку, стараясь более обнаружить умение в преодолении технических трудностей, чем в достижении
Глава IV. Идеи подражания
Фузели в своих лекциях и многих другие лица, равные ему в правильности и точности мышления (между прочим, С. Т. Кольридж), различают подражание и копирование, считая первое законной функцией искусства, а второе – искажением его.
§ 1. Неправильное употребление термина «подражание» некоторыми писателями
Но так как это различие совершенно недоказано ими или объяснено только посредством обычного значения обоих слов, то нелегко понять в точности, в каком смысле их употребляют эти писатели. Впрочем, из контекста я могу заключить, с какими идеями соединяются в их уме эти слова. Но я не могу признать правильным их понимания: для них эти слова являются символами идей (особенно слово «подражание»), в высшей степени сложных и совершенно отличных от того, что понимают обыкновенно под ними большинство. А люди, привыкшие к менее точному мышлению, употребляют эти слова в еще более запутанном и неправильном смысле. Например, Берк (Treatise on the Sublime, part 1, sect. 16) говорит: «Когда предмет в живописи или в поэзии передан так, что желание видеть его в действительности становится излишним, тогда можно быть уверенным, что данная сила в поэзии и живописи есть сила подражания». В этом случае удовольствие проистекает от того, о чем мы говорили выше, т. е. от ловкости руки художника, или от красивой или оригинальной группировки красок, или от обдуманного распределения света и тени, или от чистой красоты известных форм, на которые искусство обращает наше внимание, хотя мы могли бы не заметить их в действительности. И я убежден, что ни один из этих источников удовольствия нельзя передать даже приблизительно словом «подражание».
Но есть один источник удовольствия в художественных произведениях, совершенно отличный от всех этих, и его-то, по моему мнению, можно вполне верно и точно передать словом «подражание». Этот источник в рассуждении всегда неясен, потому что в действительности он всегда соединяется с другими средствами удовольствия, но по природе своей он совершенно отделен от них. Он есть настоящий базис всех тех сложных и разнообразных значений, которые могут быть впоследствии связаны с этим словом в человеческих умах.
Я желаю раз и навсегда точно определить этот особый источник удовольствия и употреблять слово «подражание» только в применении к нему.
Когда предмет похож на то, что он не есть в действительности и когда сходство настолько велико, что почти обманывает нас, мы всегда испытываем чувство некоторого приятного по неожиданности изумления,
§ 2. Истинное значение этого слова
некоторое умственное возбуждение, совершенно такое же по своей природе, как то, которое мы получаем от ловкого фокуса, Когда мы замечаем это в каком-нибудь произведении искусства, т. е. когда произведение нашему глазу кажется похожим на то, что оно не есть в действительности, как нам известно, мы получаем то, что я называю идеей подражания. Почему нравятся подобные идеи, решение этого вопроса не входит в задачу моего исследования. Мы знаем одно: что нет человека, который бы не чувствовал в своей животной природе удовольствия от приятной неожиданности, а неожиданности этой нельзя вызвать лучшим способом, как обнаружив, что предмет не есть то, чем кажется. Два элемента требуются для полного и наиболее приятного восприятия этой неожиданности: во-первых, сходство должно быть настолько совершенно, чтобы достигать полной иллюзии, во-вторых, одновременно каким-нибудь путем должно быть обнаружено, что мы имеем дело с обманом.
§ 3. Что требуется для чувства подражания
Поэтому самые совершенные идеи и удовольствие подражания получаются иногда, когда одно чувство идет вразрез с другим, но каждое дает относительно предмета такое положительное свидетельство, какое оно способно дать; когда глаз, например, говорит, что предмет кругл, а палец утверждает, что он имеет плоскую поверхность. И нигде эти идеи и это удовольствие не ощущаются в такой степени, как в живописи, где иллюзия выпуклости, закругленности, шерсти, бархата и т. д. даются ровной поверхностью или в восковой работе, где первое свидетельство чувств постоянно идет вразрез с опытом. Но когда мы переходим к мрамору, наше определение заставляет нас остановиться, потому что мраморные фигуры не выглядят тем, что они не есть в действительности; они выглядят мрамором и подобны человеческой форме, но они и в действительности мрамор и человеческой формы. Они не кажутся человеком, что они не есть в действительности, а кажутся формой человека, что они в действительности и представляют собой. Форма есть форма и bona fide и в действительности, все равно в мраморе или в коже – но подражание или подобие формы, а реальная форма. Контур древесной ветки, сделанный карандашом на бумаге, не есть подражание, он имеет вид карандаша и бумаги, а не дерева. То, что он сообщает уму, не есть подобие формы ветки, это сама форма ветки. Итак, мы видим, каковы границы идеи подражания; она распространяется только на ощущение ловкости и обмана; это ощущение получается тогда, когда предмету умышленно придали вид того, что он не есть в действительности. И степень удовольствия зависит от степени различия и от совершенства сходства, а не от природы предмета, с которым сходно данное произведение. Удовольствие, проистекающее только от подражания, будет совершенно одинаково (если точность подражания одинакова), независимо от того, является ли предметом подражания герой или его лошадь. Существуют другие побочные источники удовольствия, которые неизбежно соединяются с этим, но та часть удовольствия, которая зависит от подражания, одинакова в обоих случаях.