Лекции по холокосту
Шрифт:
С: Хокус-покус-филипокус...
Р: ...и доказательств можно не искать! А вот что в 1993 году написала одна швейцарско-еврейская газета: «Любой еврей может заключить из нашей Парши и жить с тем убеждением, что еврейский народ не подвержен ограничениям законов природы»[1225].
С: Эсэсовцы из тех лагерей, по всей видимости, тоже. Так вот как нам навязали «общеизвестные факты»!
Р: Рэчел Ауэрбах весьма точно прокомментировала всю эту чушь о Треблинке, когда сказала: «Как говорит одна итальянская поговорка, «Se non ё vero, ё ben trovato» [«Даже если это неправда, это хорошо придумано»] »[1226].
Р: В завершении нашей коллекции невероятных историй, служащей введением к историям более правдоподобным, рассмотрим Эли Визеля. Согласно Визелю, газовых камер в Освенциме не было, но евреев там всё равно убивали — другим способом.
С: Вообще-то он утверждает, что из труб крематория шло пламя.
Р: Да. В своей книге «Ночь» он пишет: «...Из высокой трубы в чёрное небо уходило пламя. [...] Вы видите эту трубу? Видите? Вы видите это пламя?»[1227]
Итак, если почитать Вризеля, то можно «узнать», что людей в Освенциме сжигали живьём на гигантских кострах: «Недалеко от нас из ямы билось пламя, гигантское пламя. Там что-то сжигалось. Вот к яме подъехал грузовик и вытряхнул туда свой груз. Это были маленькие дети. Младенцы! Да, я видел это собственными глазами... детей в огне (не удивительно, что с тех пор сон бежит от моих глаз!). Туда же двигались и мы. Чуть дальше находилась более крупная яма для взрослых. [...] “Отец, — сказал я, — если дело обстоит так, то я не хочу спокойно ждать. Я брошусь на электрическую проволоку. Всё равно это лучше, чем медленная агония в огне”»[1228].
Интересно, что во французском оригинале стоит «часами мучаться в огне»[1229]. Это, мягко говоря, преувеличение, не было включено в английский перевод. Впрочем, Визелю, к счастью, так и не пришлось «часами мучаться в огне». Его спасло настоящее чудо: «Нашей шеренге оставалось идти всего пятнадцать шагов. Я кусал губы, чтобы мой отец не слышал, как у меня стучат зубы. Осталось десять шагов. Восемь. Семь. Мы двигались медленно, словно в погребальной процессии на собственных похоронах. Ещё четыре шага. Три. Вот она, яма, прямо перед нами, а в ней — пламя. Я собрал все оставшиеся силы, чтобы прорвать ряды и броситься на колючую проволоку. Я мысленно прощался с моим отцом, со всей вселенной. С моих губ непроизвольно вырвался шёпот: «Йитгадал вейиткадах шме раба...» Да святится и славится имя Его... Во мне всё бурлило. Настал тот момент. Я находился лицом к лицу с Ангелом Смерти... Но нет. Когда до ямы нас отделяло всего два шага, нам было велено свернуть налево и идти в бараки»[1230].
С: А что, похоже на правду.
Р: Ага, вот только это противоречит всему, рассказанному об Освенциме другими свидетелями. В другом месте Вризель весьма любопытно отозвался о своём творчестве: «“Что вы пишете”, — спросил раввин. «Рассказы», — ответил я. Он хотел знать, что за рассказы. Правдивые рассказы. «О людях, которых вы знали?» Да, о людях, которых я мог знать. «О вещах, которые происходили?» Да, о вещах, которые происходили или могли происходить. «Но они не происходили?» Не все. По правде говоря, некоторые из них были выдуманы почти с начала и почти до конца. Раввин наклонился вперёд, словно желая меня измерить с ног до головы, и сказал — скорее печально, чем гневно: «Это значит, что ты пишешь выдумки!» Я ответил не сразу. Отруганному ребёнку во мне нечего было сказать в своё оправдание. Всё же я стал оправдываться: “Всё не так просто, Реббе. Одни события имели место, но они выдуманные, другие же события подлинные, хотя их никогда не было”»[1231].
С: Вообще-то об Освенциме здесь не говорится открытым текстом.
Р: Да, но, учитывая, что россказни Визеля об Освенциме: а) выдуманные, б) не имели место, я подозреваю, что здесь он говорит именно об этом лагере. Впрочем, это ещё не всё. В следующей главе мы узнаем, чем закончились похождения Визеля.
Р: В конце рассказа Визеля о его пребывании в Освенциме содержится весьма странный эпизод. Когда в январе 1945 года Красная Армия находилась на подступах к Освенциму, немцы эвакуировали лагерь. Больным заключённым был предоставлен выбор: либо уходить с немцами, либо оставаться в лагере и дожидаться прихода советских войск. Вот как Визель описывает принятое им с отцом решение:
«Выбор был в наших руках. Наконец-то мы могли сами решать свою судьбу. Мы оба могли остаться в госпитале, куда я мог бы, благодаря моему доктору, устроить его [отца] в качестве пациента или медбрата. Или же мы могли последовать за остальными.
— Что же нам делать, отец? — Он не отвечал.
— Давай эвакуируемся вместе с остальными, — сказал я ему»[1232].
Вы только вдумайтесь в это: несколько лет Эли Визель и его отец жили в сущем аду, где людей сжигали заживо, где над узниками издевались как только могли. И вот в начале 45-го года им представился шанс вырваться из рук этих серийных убийц и встретить советских освободителей. И как же они решили поступить? Они решили не ждать освобождения и уйти вместе с серийными убийцами. Они решили и далее оставаться рабами в аду, созданном варварами-немцами. Они решили отправиться в путь в холодную, тёмную ночь под охраной немецких чудовищ.
Отсюда следует, что Эли Визель и его отец больше боялись советских освободителей, чем немецких палачей. Удивлены?
И это далеко не единственный случай. Так, Примо Леви в книге «Выжить в Освенциме», описывая день 17-го января 1945 года, пишет, что он также бы ушёл с остальными, если бы не чувствовал себя так плохо: «Это не был вопрос логики; точно так же я мог, вероятно, послушаться и стадного инстинкта, если бы не чувствовал себя так плохо: страх в высшей степени заразителен, и его естественная реакция — бежать»[1233].
Вчитайтесь как следует в эти строки: страх, двигавший заключёнными (эдакий стадной инстинкт), побуждал их уйти вместе с немцами. То есть, боялись они не немцев, а русских. И, как вы думаете, сколько человек решило остаться в лагере, а сколько — уйти? Леви предоставляет нам результаты этого своеобразного референдума: 800 человек (в большинстве своём — недееспособные заключённые) решили ждать освобождения, а 20 тысяч — присоединиться к нацистским убийцам.
Итак, Визель и Леви — одни из самых влиятельных пропагандистов немецких злодеяний — признают в своих самых важных пропагандистских работах факт, не отмеченный большинством их читателей, — что они на самом деле не боялись немцев. Если бы они верили в собственные рассказы, как бы они повели себя тогда, зимой 45-го?